захвате Константинополя по побережью достигло и Хамзы-бея, находившегося с флотом на Мраморном море. Желая принять участие в грабеже, моряки повернули свои корабли к берегу и начали приставлять к стенам штурмовые лестницы.
На какое-то время всеобщая резня продолжалась: «Весь Город наполнился людьми, убивавшими или убиваемыми, спасавшимися или преследовавшими», — писал Халкокондил. Охваченные паникой, все думали теперь о том, что считали самым важным. В то время как итальянцы спешили к Золотому Рогу, ища спасения на своих кораблях, греки укрывались в домах, пытаясь защитить своих жен и детей. Одних хватали по пути. Других застали дома, и они могли «видеть, как их жен и детей уводят в плен, а имущество расхищают». Однако некоторые, придя домой, «попадали в плен сами, и их вязали вместе с самыми близкими друзьями и женами». Многие из тех, кто добрался до своих жилищ раньше незваных гостей, понимали, чем грозит им плен, и погибали, защищая свои семьи. Люди прятались в погребах, цистернах или в смятении скитались по Городу, со страхом ожидая, что их возьмут в плен и убьют. Драматическая сцена разыгралась в церкви Святой Феодосии близ Золотого Рога. 29 мая было днем святой, чей праздник справлялся с усердием и благоговением в течение столетий существования ее культа и с тщательным соблюдением соответствующего ритуала. Фасад храма украшался розами, распускавшимися в это время года. У гробницы святой совершалась традиционная всенощная, и всю короткую летнюю ночь мерцали зажженные свечи. Ранним утром процессия с участием мужчин и женщин двинулась к церкви, слепо веря в чудодейственную силу молитвы. Они несли принятые в таких случаях дары, «чудно украшенные свечи и ладан», когда путь им преградили вражеские воины. Всех участников процессии взяли в плен, а церковь со множеством хранившихся в ней приношений верующих разграбили. Мощи Феодосии бросили собакам. Повсюду женщины, просыпаясь в своих постелях, видели незваных гостей, ломившихся в двери.
Утро медленно тянулось, и турки наконец начали понимать — организованное сопротивление сломлено. Убийства стали совершаться уже «с разбором». Согласно Саад-ад-дину, турецкие воины поступали в соответствии с предписанием «резать их [византийцев] стариков и брать в плен молодых». Акцент теперь делался на захват пленных в качестве добычи. Началась охота за ценными рабами — молодыми женщинами, красивыми детьми. Ее вели солдаты иррегулярных войск — люди «разных народов, обычаев и языков», в том числе и христиане, которые находились в первых рядах и «грабили, разрушали, расхищали, убивали, оскорбляли, хватали и обращали в рабство мужчин, женщин и детей, старых и молодых, священников и монахов, людей всякого возраста и звания», как писал Критовул. Христиане приводили множество рассказов о зверствах, османские хронисты упоминали о них куда меньше, но нет сомнений — в то утро произошло немало страшных сцен. Сохранилось большое число «моментальных снимков» зрелищ, которые, согласно Критовулу, в целом протурецки настроенному греческому писателю, являлись «страшнее любой трагедии, вызывая ужас и сожаление». Женщин «насильно выволакивали из их спален». Детей отрывали от родителей. Стариков, которые не могли бежать из своих домов, «безжалостно убивали», равно как и «слабоумных, старых, прокаженных и дряхлых», «новорожденных младенцев выбрасывали на площадь». Женщин и мальчиков захватывали силой. Группы кое-как «рассортированных» невольников затем связывались вместе теми, кто их взял в плен. Они «безжалостно тянули их, вели, оттаскивали друг от друга, тащили, немилосердно и постыдно гнали на перекрестки, оскорбляя их и совершая ужасные вещи». Те, кто выжил, «в особенности молодые и скромные женщины из знатных и богатых семей, которые по большей части сидели дома», получили столь сильную душевную травму, что едва не умерли. Некоторые девушки и замужние женщины предпочли броситься в колодцы, чем терпеть то, что их ожидало. Между мародерами вспыхивали драки за самых красивых девушек, иногда приводившие к смертельному исходу.
Церкви и монастыри обыскивались особенно тщательно. Те, которые находились близко к стенам, прикрывавшим Город с суши: военная церковь Святого Георгия у ворот Харисия, церковь Святого Иоанна Предтечи в Петре и монастырь Хора — немедленно подверглись разграблению. Чудотворную икону Одигитрии солдаты разбили на четыре части и разделили между собой ради ее драгоценного оклада. Кресты с куполов сбили. Могилы святых разрыли в поисках сокровищ; а находившееся в них искромсали и выбросили на улицу. Церковную утварь — «потиры, кубки, святые реликвии, дорогие и роскошные покровы, богато расшитые золотом и блистающие драгоценными камнями и жемчугами», — выбросили наружу и отправили на переплавку[30]. Победители опрокинули алтари и «обшаривали стены церквей и святая святых… в поисках золота». «Святые образы Божьих праведников» стали свидетелями сцен грабежа, пишет Леонард Хиосский. Врываясь в монастыри, турки уводили монахинь на корабли и там насиловали. Монахов убивали в кельях или выволакивали из храмов, где они искали убежища, и прогоняли с оскорблениями и бесчестьем. Могилы императоров вскрыли железными ломами — в них искали спрятанное золото. Совершались не только эти, но и другие ужасные дела — «мириады ужасных дел», как замечает со скорбью Критовул. Тысяча лет истории христианского Константинополя почти полностью исчезла за несколько часов.
Те, кто мог, в панике бежали от обрушившейся на них волны. Многие достигли Святой Софии — их гнали инстинкт и суеверие. Они помнили старинное пророчество, что враг, проникший в Город, сможет дойти только до колонны Константина, стоявшей близ великого храма, где ангел-мститель с мечом в руке сойдет с небес и вдохновит защитников на изгнание неприятеля из столицы, и «с запада, и из самой Анатолии, к тому месту, где [растет] древо с Красным Яблоком на границе Персии». В самом храме множество клириков и мирян, мужчин, женщин и детей, собрались на заутреню и вверили свою судьбу Господу. Массивные двустворчатые бронзовые двери собора закрыли и заперли на засов. Было восемь часов утра.
Некоторые отдаленные районы Города имели возможность вести переговоры о сепаратной капитуляции. В середине пятнадцатого столетия население Константинополя, обитавшее в пределах внешних стен, настолько сократилось, что часть столицы представляла собой самостоятельные деревни, защищенные собственными стенами и палисадом. Некоторые из них — такие как Студион на берегу Мраморного моря и рыбачий поселок Петрион у Золотого Рога — по собственному решению открыли ворота на условиях избавления домов от грабежа. Старосту каждой из таких деревень привели к султану, и он официально объявил о капитуляции своего селения, а Мехмед, вероятно, выделял отряд военной полиции для защиты домов сдавшихся. Такое оформление капитуляции, очевидно, помогало обеспечить безопасность в соответствии с исламским военным правом. В результате известное число церквей и монастырей осталось нетронутым. В других местах сохранялись очаги отчаянного героического сопротивления. Недалеко от устья Золотого Рога группа критских моряков забаррикадировалась в трех башнях и отказалась сдаться. Все утро они отражали попытки турок выбить их с позиции. Многие защитники приморских стен, наиболее удаленных от стен, прикрывавших Город с суши, также продолжали сражаться, зачастую не зная об истинном положении дел, пока неожиданно не замечали противника у себя в тылу. Одни бросались с укреплений, другие договаривались с врагом о сдаче. Принц Орхан, претендент на османский престол, и его маленький отряд не имели такой возможности. Они продолжали сражаться, как и каталонцы, находившиеся дальше, у приморской стены близ Вуколеонского дворца.
В разгар разорения Города турецкие моряки приняли решение, изменившее ситуацию. Когда они увидели, что армия уже находится внутри стен, то испугались упустить свою долю в грабеже, а потому подвели корабли к берегу и покинули их, собираясь «искать золото, драгоценные камни и другие богатства». Моряки так торопились пристать к берегу, что не обратили внимания на итальянцев, бежавших со стен другой дорогой. Для тех это оказалось величайшей удачей.
Поиски добычи стали навязчивой идеей. Еврейский квартал, находившийся недалеко от устья Золотого Рога, подвергся разграблению одним из первых, поскольку его обитатели традиционно торговали драгоценными камнями. Атакующие также тщательно разыскивали итальянских купцов. В течение дня захват добычи приобрел более организованный характер. Те, кто первым входил в дом, поднимали над ним флаг, тем самым давая понять, что дом уже занят. Другие отряды, видя это, шли дальше, продолжая поиски. «И так они водрузили свои флаги повсюду, даже на монастырях и церквах», — отмечает Барбаро. Люди работали группами, уводя пленников и унося награбленное в лагерь или на корабли, а затем вновь возвращаясь за добычей. Они обшарили все углы: «церкви, старые подвалы и могилы, монастыри,
