Девоншир. С раннего детства Ник проводил многие месяцы с Д'Орсанвилями, в их замке на Луаре или на яхте в Средиземном море.
– «Две горошины в стручке», так нас называли. Мы любили друг друга Джорджина, с дикой страстью невинных детей. До того дня, пока не открыли, что барон подсматривает за нами в специальное отверстие! Он отослал меня в мою комнату, а сам остался с ней и запер дверь.
Роксана никогда не рассказывала мне, что произошло. Помню, в то время я был всего лишь одиннадцати или двенадцатилетним мальчишкой. Я предпочел думать, что отец просто сделал ей страшный нагоняй. Потом он отослал меня обратно в Англию, в школу. Я не видел Роксану до того лета.
– До лета, когда ты разрушил мою жизнь?
– Ты льстишь мне, Джорджина.
– В действительности, ты спас мою жизнь. Если бы не ты, я никогда не приняла бы Мону и Эми, никогда не стала бы всемирно знаменитым дилером старинных вещей. В Челси Мьюз ты оставил три разбитых сердца.
Ник взял ее за руку.
– Ты такая сдержанная, такая контролирующая свои эмоции, Джорджина! Я знаю, тебе трудно понять, что значит быть захваченным ураганом желания. Захваченным вихрем удовольствий, еды, выпивки… и денег, конечно же, денег Роксаны, а потом оказаться снова вне этого, пока… – он резко остановился. – Ты помнишь фильм «Красные туфли»?
– Мойра Шерер.
– Я чувствую себя, как она. Я чувствую, что буду танцевать все быстрее и быстрее, пока не умру.
– А потом?
Потом началось действительно кошмарное существование. Роксана рассказала Нику о том дне, когда барон увидел их детские забавы. С тех пор она и ее отец стали любовниками. Роксана вскоре перестала считать их брак препятствием прежним отношениям с отцом.
– Почему ты не ушел?
– К тому времени? О Боже, Джорджина, к тому времени я был на крючке.
– Хорошая жизнь?
– Я имею ввиду на крючке! Чистейший кокаин. Лучшие коньяки. И море. Вот что, действительно, привязало меня. Случалось, на многие недели. Через Средиземное море, к греческим островам, Александрии, – Ник закрыл глаза, чтобы насладиться воспоминаниями. – Я совершенно забыл себя ради жизни одними лишь ощущениями.
Одну вещь Джорджина должна была узнать.
– Ты когда-нибудь любил меня?
– Я всегда любил тебя, – Ник сказал это, как простой факт, словно не могло возникнуть вопроса о правдивости такого заявления.
– Тогда почему я ничего не слышала о тебе?
– В Париже ты дала ясно понять, что не хочешь больше видеть меня. А я продолжал смотреть на твое фото с премьер-министром и, позднее, на снимки в газетах с этим испанишкой.
– Как насчет свертка, данного мне на хранение? Он нахмурился.
– Я надеялся, что ты не будешь упоминать это.
– Что ты имеешь ввиду?
– Ты открывала его?
– Конечно, нет.
– Возьми его. Откроем вместе.
Видеокассеты и фотографии.
– Не думаю, что мне хочется смотреть их, – сказала Джорджина.
– Ты должна взглянуть. Тогда ты поймешь, какую жизнь я вел.
– Ты там есть?
– Нет. Не на этих. Эти я украл, чтобы шантажировать Роксану ради получения развода. Она смеялась, говорила, что это ее частная жизнь.
– А барон есть на каких-нибудь пленках?
– Не на этих.
– А на других? Где они?
– В квартире.
– На Итон-сквер? Отлично. Достань их и принеси мне.
Неделю спустя после инструктажа Джорджины Роберто назначил барону встречу в квартире на Итон- сквер.
– Скажи ему, что он должен быть один.
Когда французский аристократ открыл дверь, Джорджина произнесла:
