Спустя полчаса.
— Бурая, как будет «животик»??
— Тummy.
— … и вот этот вконец оборзевший кусок сала, подходит ко мне и говорит, чтобы мы тут каблуками потише топали…
— Бурая! А какого года дом этот?
— 1952-го.
— То есть, привидений здесь нет?
— Любовь моя, какие при Сталине привидения?..
— Аланик, не дави на груди мне, блядища, лопнут.
— Я не блядища, я — кормящая мать.
— Пшла в жопу.
— Покажи ему пирсинг в языке, говорит…
— Микрофон на грудь прикрепи, сейчас стонать будем…
— Валя, скажи
— Он говорит, что у меня самое красивое имя, с которым он когда-либо спал… здоровый человек, да?
— Ой, моя нежная школьница, никак бровку пластыриком заклеила…
— Щекотно! Кто ж так имитирует??
— Лиля, когда ты лежишь — у тебя энергетика такая: рада бы встать, вот ноги отгнили…
— То есть, сидеть тоже нельзя?..
— Обожает имя Иван.
— Бля, как русские, так если не Иван, то обязательно Борис…
— На время будет кто-нибудь смотреть??!
— Он просит, взять его с собой в душ… Это возможно?
— Перетопчется, романтик престарелый… Шнура нету все равно…
— Не развращайте там Америку особо… сделай хоть лицо приличное…
— Не то что бы я шампанское этикеткой в камеру повернул… но предупреждение было…
— Ал, ты дебил.
Мы отдыхали на кухне, а Валюша накладным крашеным ногтем пытался разорить благотворительный фонд на пятирублевые монетки. Он меланхолично рылся в баночке, объясняя всем, что его зарплата должна дойти только через неделю. Оля уже совсем освоилась и сидела на коленях у Аланика, протянув мне ноги в тугих гольфах.
— Чего ты Наташку-то не позвала? Она бы тут вписалась по нормальному.
— Натусик бухает, — спокойно сказала Бурая, седлая стул. — Да и разжирела она как-то…
— Что, прямо настоящий запой? — спросила Оля.
— Прямо настоящий запой, — ответила я.
Думаю, она не быстро привыкнет к этому театру. К этому настолько креативному подходу к любимой работе. Я стянула с нее гольфы. — Отдыхают пусть.
— Где бы бабла раздобыть? — Аланик подул Оле в левый хвост и хитро подмигнул мне из-за черного кустика. — Валюня, давай ложку эту продадим?
Валюша сделал вид, что не слышит, но ложку, которую называл «фамильным серебром», переложил поближе к краю стола. Я бросила гольфы на пол.
Ал продолжал:
— Нет, ну сколько за нее дадут? Рублей двести точно.
— А ты не охуела, Алеша? Это бабкина ложка! — Валюша облизал семейную реликвию, имевшую вид подозрительного сплава. — Это антиквариат, серебро! Долларов сто не меньше! — «Все-таки удивительная вещь — человеческая ступня», — решила я.
— Да тебя напарили, девочка моя!
— Это тебя напарили! А кто тебе, Ал, сказал про двести рублей??
Аланик зашарил глазами по углам, Валя перестал ковыряться в банке и облизывать ложку, я прервала упражнения в массаже, повисла окончательная тишина. Ал нервно захихикал.
— Ты что, проститутка, ее в скупку носил что ли?
— Что ты дергаешься?
— Нет, пидор, ты ее в скупку носил? БАБКИНУ ЛОЖКУ? Продать хотел?
— Нет.
— Узнаю — убью, блин.
— Ал, как это ты сам пошел что ли? — оторопела я, разглядывая два наглых прищура: серый аланиковский и черный Ольгин. До меня потихоньку доходило. Я начала гнусно и сосредоточенно сопеть.
— Нет, ну почему же сам?… я не один был…
— Так ты носил, проблядь, ложку в скупку?? С КЕМ?
— Кругом предатели и враги, — равнодушно заключила Оля, подставляя мне вторую ногу.
— Так, из интереса, — пожал плечами Аланик и тщательнейшим образом счистил перхотинку с Ольгиного плеча. — Короче, Валюня, двести пятьдесят — максимум.
— Дешевка ты, Валя, — говорю, — береги на черный день ложкину бабку.
Странным было вот что. Было очень странным то, что у столь нежеманной девушки, как Оля, были на редкость ухоженные пятки. Кожа нежная, розовенькие мягкие подушечки пальцев, бесцветный лак на идеальной формы ногтях. Готовилась, что ли?
Иногда происходит странная штука: я совершенно забываю, как те или иные вещи входят в мою жизнь. Я напрочь забыла, откуда в моем доме взялись щипцы для льда. Я не помню, как зародилось большинство моих самых крепких привычек. Я совершенно не знаю, где я познакомилась с Лилит. Порой, я думаю, что так определяется качество вещи или явления. Если у нее нет предыстории, значит она моя. Мне кажется, я всю жизнь видела на кухонной полке стеклянные щипцы в трехлитровой стеклянной банке. Они просто БЫЛИ там. И я просто смотрела на них. Я не анализировала их: мне было до звезды, полезны ли они для меня, нужная ли это вещь в доме, где никогда не готовят лед. И я никогда бы не вспомнила их размера и точного цвета. Я приняла эту картину мира уже с этими щипцами для льда. Значит, они важнее многих вещей, попавших в дом простыми, лишенными какой бы то ни было мистики, путями. Значит, истинное назначение таких вещей — быть моими. Я не помню, как мы переспали с Олей Дарк в первый раз.
Она была совсем не приспособлена к жизни. Точнее, не умела заниматься организацией собственной жизнедеятельности. Есть люди, которые могут найти самый дешевый в городе линолеум, набить папиросу марихуаной и поставить палатку. Они посещают сайты с расписанием маршруток, с тарифами на сотовую связь и афишей на неделю. Они используют 90 % возможностей своего мобильного телефона. Дарк не умела пройти в клуб по бесплатной проходке, а готовить суп из китайской капусты приходилось мне. Но поражало то, что она совершенно осознанно не делала этого. Она говорила, что ненавидит экономически и житейски активных личностей. Она называла их физкультурниками и секретаршами. Ей было намного приятнее фантазировать вслух о том, как бы мы все вместе сняли оранжевый трамвай на всю ночь, пригласили бы четырнадцать белокурых трансвеститов: пять в красных платьях, восемь — в белых кружевных и одного — в желтом, и слушали бы Боба Марли до утра на мягких лиловых подушках и закусывали бы виски жареной картошкой с укропом и кисло-сладким соусом из Макдональдса.
Дарк любила перебарщивать, любила дразнить и разыгрывать. Однажды мы бесцельно шлялись по Рубинштейна, раздумывая чем бы себя развлечь. Я с завистью наблюдала, как она изящно порхает на десятисантиметровой шпильке и грациозно управляется с легкой длиннополой шубкой. Так вот, я это к тому, что выглядела она сногсшибательно, и в тот день ей не терпелось это как-то опробовать. На встречу нам
