— Так уж заведено. Я им и пищу готовлю, и кормлю их только я. Никто, кроме меня, кормить их не имеет права. Да они и сами ни от кого, кроме меня, куска не возьмут.
— Почему?— удивился Юрка.
— Так уж приучены. Если такая собака возьмёт пищу из рук постороннего, не место ей на посту, списывать надо. Подумай сам. Решил, допустим, шпион пробраться на нашу позицию посмотреть, какие у нас ракеты и станции, бросает собаке кусок отравленного мяса, она — хвать его и лапы кверху. И делай, шпион, что хочешь. Поэтому сторожевые собаки и приучены брать пищу только из рук своего выводного. Мы пришли, Юра.
Кухонька была небольшая, в ней печь, стол, ящик в углу и несколько кастрюль на нём.
Шахназаров разжёг огонь в печи, поставил вариться на плиту мясо в кастрюле, потом из ящика достал картошку и начал чистить.
— А что мне делать?— спросил Юрка.
— Высыпь крупу, разровняй хорошенько, проверь, нет ли в ней камешков, гвоздей. Видел же, как мама делает?
— Видел.
— Ну вот и трудись.
Неожиданно завыла сирена — резко и натужно. Тотчас по всей позиции разнёсся топот. Юрка удивлённо взглянул на Шаха:
— Что это?
— Тревога,— ответил тот и пристально поглядел на него.— Слушай, Юра, неувязочка получается. Сын командира, а... ничего не знаешь... Ты что, на позиции не бывал?
— Ага. Я у дедушки и бабушки жил в деревне, потом уехал с папой и мамой.— Юрка вздохнул.— А дедушка и бабушка там остались. Ребята там, где папа служил. А тут одна малышня, тут ребят нету...
— Да, брат, что верно, то верно — проблема,— задумчиво сказал Шахназаров.— Ладно, это дело поправимое. Давай, Юра, живее работать, а то скоро и псы наши завоют, как та сирена.
Он снова сосредоточенно стал чистить картошку, потом вздохнул, почёсывая рукояткой ножа переносицу:
— Мне ведь, прямо скажем, тоже не повезло.
— Как... не повезло?— удивился Юрка.
— По службе. В письмах товарищам сообщаю — ракетчиком, мол, служу. А ведь вру, понимаешь? Это они вон — ракетчики, что по тревоге побежали, а я, брат, всего-навсего собаковод... Такие-то делишки...
Шахназаров вышел из кухоньки и сразу же вернулся, неся какие-то бачки, по два в каждой руке.
— Вот это, Юра, кормушки и пойлушки. Мы их сейчас с тобой помоем, чтоб всё как надо.
— Я сам помою.
— Давай, трудись. На-ка тебе теплой водички. Крупу перебрал? Молодец? Мясо закипело, сейчас мы крупу туда, вот та-ак... Венера — ничего, спокойно ждёт, а Рекс уже бесится. Ты тряпочкой, Юра, на-ка, возьми тряпочку. Молодец, хорошо у тебя получается!
— Я когда вырасту и в армию пойду,— сказал Юрка,— я тоже буду собаководом.
— Ишь ты!— воскликнул Шахназаров.— Выходит, не согласен, что мне не повезло?
— Ага...
— Ну что ж, раз такое дело, пойдём дрова пилить-колоть, пока тут сварится.
За кухонькой лежало несколько нетолстых берёзовых брёвен, стояли «козлы». Из-под стрехи Шахназаров снял висевшие там на гвоздях топор и пилу-ножовку, принялся распиливать одно из брёвен на коротенькие чурбачки. Потом стал колоть дрова, а Юрка укладывал их в поленницу у стены кухоньки. Поленья почему-то падали, и Шахназаров усмехнулся.
Он подошёл, положил одно полено на поленницу, на самый край, не вдоль, а поперек и — о чудо!— не стали падать поленья, легли все ровненько, крепко. Стоял Юрка и радовался: вот как всё вышло хорошо!
— Молодец!— сказал Шахназаров.—Подведём итог. Крупу перебирать ты уже умеешь, дрова складывать — умеешь. Завтра научишься чистить картошку...
— Хе, картошку...— пренебрежительно сказал Юрка,— что я, девчонка, чтобы картошку чистить?..
— Я ведь тоже не девчонка!— сказал Шахназаров.— А чищу. Знаешь, что я скажу тебе, Юра, мужчина должен уметь делать всё. Понял? Всё! Видел, как я огонь в печке разжигал?
— Видел.
— С одной спички. Ты так сумеешь?
— Н-не знаю.
— Не сумеешь. Но я и этому тебя научу. Я многому тебя научу. Ладно, картошка, это — после. Завтра мы, если не будет дождя, во-первых, поучимся плавать. Потом в лес сходим... Завтра у нас, у солдат, на первое на обед суп картофельный, а мы грибов принесём, будет суп картофельный с грибами — вкуснотища! Весь дивизион нам с тобой спасибо скажет. Понял? Я тут наглядел недалеко — такие вылезли боровички! Завтра они как раз будут что надо. Согласен с этой программой?
— Согласен,— сказал Юрка.
— Молодец! А теперь шагай домой. Ты ведь ушёл, маме не сказал, куда и с кем пошёл. Волноваться будет.
— А я... я хочу поглядеть, как ты будешь собак кормить...
— О-о, брат, это не скоро. Горячим кормить нельзя, а пока остынет — долгое время. Посмотришь как-нибудь в другой раз. Теперь же — беги. Умеешь бегать?
— Ещё как! Я всегда обгонял и Славика, и Кешу!
— Да ну?
— Ещё как обгонял?
— Ладно, до завтра,— сказал Шахназаров, протягивая Юрке руку.— Приду к твоему окошку и...— Вложил в рот два пальца, свистнул.— А теперь — домой! Покажи, как умеешь бегать. Может, ты просто хвастаешься.
Дома что-то случилось. Мама тревожно искала по телефону папу, Оля — раскрасневшаяся и вялая — лежала в кровати и тянула своё неизменное «и-и-и», на этот раз с взаправдашними слезами.
— Юра,— пожаловалась она брату, едва тот вскочил в комнату,— а у меня горлышко болит, и-и- и...
— Сейчас врач придёт,— сказала мама, выходя из спальни,— а мы пока молочка кипячёного попьём, с медиком.
— Не хочу с медиком,— капризничала Оля.
— Почему же? Юра, когда у него горлышко болело, всегда пил молочко с медиком. Верно, Юра?
— А когда не хотел?— тотчас спросила больная.
— Тогда меня доктор собачьим салом кормил,— соврал Юрка.— И тебя накормит. А оно Противное, тьфу!
Оля замолчала, испуганно хлопая мокрыми ресницами. И Юрке стало жаль сестрёнку: он знал, как неприятно пить кипячёное молоко да ещё с мёдом. Но ведь — надо! Его тоже бабушка с дедушкой лечили от простуды этим средством. Если он не давался, обещали накормить салом, не собачьим, правда, а медвежьим, и, глотая слёзы, приходилось пить молоко.
В своей комнате, пока мама уговаривала капризничающую Олю, а Дункан под кроватью лакомился сосиской, Юрка нашёл ручку и бумагу, стал писать письмо.
«Милые дедушка Миша и бабушка Христина! Мне в новом городке хорошо! Тут красивый лес. И озеро. И есть теперь у меня пёс Дункан. Мне его подарил Шах, мы с ним дружим...»
Отложил ручку, подумал: сообщать, что заболела Оля, не стоит. Оля выздоровеет, а бабушка с дедушкой всё будут волноваться. Не следует писать и о том, что он, Юрка, по пути сюда, в новый городок, выболтал какому-то подозрительному типу военную тайну.
Медвежонок, подаренный человеком со шрамом, пылился в самом углу, под кроватью. Юрка даже не прикасался к нему, а он всё-таки постоянно напоминал владельцу о его позоре.
