— Не забудь.
По подземному переходу поднялись на привокзальную площадь. Юрку, бредущего последним, толкали со всех сторон. Авоська била его по коленям, а то и сзади, под коленки, было шумно, неуютно и неинтересно.
На вокзале гомон и суета. Папа с трудом нашёл свободный краешек скамьи для мамы с Олей, составил у ног их чемоданы и зашагал куда-то звонить. Вскоре вернулся, обрадовано сказал:
— Меня ждут. Сдавать в камеру хранения чемоданы не будем, пожалуй, долго не задержусь. Юра, не отходи от мамы, мало ли что может понадобиться!
А Юрке так хотелось с папой! Велика ли радость — сидеть на чемоданах в этом гвалте и скучать?
Папа с мамой переглянулись, и мама сказала:
— Бери уж. Обойдёмся.
Что ни говори, а взрослые порой бывают догадливые!
Не зря хотелось Юрке поехать с папой. Как хорошо в такси, да ещё если тебя посадили впереди, рядом с шофёром! Такси шло медленно, папа, наверное, специально попросил шофёра ехать потише, чтобы сын успел как следует рассмотреть город. И Юрка, вертясь на сиденье, глядел во все глаза.
Едва свернули на главную улицу, Юрка прочитал на доме с колоннами: «Главпочтамт». И тут же увидел над входом удивительные часы — большие-пребольшие — с циферблатом, сплошь исписанным названиями городов. Повернулся к папе, чтобы спросить — для чего это, папа опередил его:
— По ним можно узнать, какое сейчас время в любом городе.
Удивительно!
Главная улица называлась — проспект Ленина. По ней в ту и другую стороны непрерывно мчались легковые машины, останавливаясь ненадолго перед красным огнём светофора. Тогда улицу торопливо переходили пешеходы.
Юрка глядел на проплывающие мимо дома, украшенные флагами, и казалось ему, что попал он в сказку. В сопках таких красивых и высоченных домов не было.
— Папа, а почему флаги? Разве сегодня праздник?
— Да, сын, для города — праздник. Много лет назад, когда шла война, в этот день Белореченск был освобождён от фашистов. Видишь памятник впереди? Он воздвигнут в честь воинов и партизан, в честь тех, кто победил врага. У подножия — Вечный огонь... Он горит днём и ночью...
— Я знаю про Вечный огонь. Нам Тамара Михайловна в школе...
Юрка не успел договорить: в это время из-за памятника вышли два мальчика и две девочки в пионерской форме и встали с четырёх сторон у Вечного огня, вскинув руки в салюте.
«Вот здорово! Везёт же людям!..» — подумал Юрка. Как ему хотелось хоть одну минутку побыть на месте любого из этих ребят! Постоять в почётном карауле у Вечного огня, у памятника героям!
В штабе папу долго не задержали, но на вокзал они возвращались троллейбусом, и папа заметно нервничал: времени в обрез, а ещё надо купить кое-что из продуктов,— едут они не к тёще на блины, а в лесной городок, где нет магазинов.
За покупками отправилась мама, потому что мужчины всегда берут не то, что надо. Выбрасывают деньги на ветер, лишь бы скорее отделаться.
— Смотрите за ребёнком,— строго сказала она и ушла.
Ребёнок — это значит Оля — сидел с ногами на чемодане, мурлыкал что-то под нос, заворачивая зелёную тряпку в синюю. Зелёная тряпка — кукла, синяя — одеяло. Юрка уже давно относился к подобным Олиным играм с пренебрежением, но, как говорят взрослые — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
Папа уткнулся в газету — он их накупил в киоске целую кипу. Юрка в журнале рассматривал снимки. Сколько прошло времени, он не заметил, только папа вдруг привскочил и спросил тревожно:
— Сын, а где же Оля?
Синяя и зелёная тряпки лежали на чемодане, Оли не было.
Юрка обежал весь вокзал, обшарил все углы, заглянул под все скамейки — сестрёнка как в воду канула. Встревоженный папа, едва дождавшись его, отправился искать Олю сам. Вернулся — вспотевший, сердитый, усадил Олю на чемодан, строго сказал:
— Так дело не пойдёт, дочка. Что же ты убегаешь без спроса? Может, тебя за ногу к скамейке привязать, чтобы не потерялась? Сейчас вот найду верёвочку...
— А я маме скажу!
— Ишь ты — «маме скажу». Сиди спокойно.
Несколько минут Оля, посапывая носом, мастерила что-то из тряпок, потом спрыгнула с чемодана, ткнулась головой папе в колени и протянула, чуть не плача:
— Привяжи, а то опять потеряюсь.
Юрка засмеялся, а папа взял Олю на руки и, поглаживая ладонью по голове, сказал грустно и ласково:
— Заскучал, сверчок? Потерпи, скоро наш поезд придёт, и по-е-дем, по-е-дем!..
— А мама?
— И мама, конечно. Вон она... Встречай!..
Толкнув Юрку в бок, папа заговорщически приложил палец к губам, помалкивай, мол, раз влипли. Юрка понимающе кивнул. Но Оля, Оля... Вот уж, действительно, ябеда... Не успела к маме подбежать, выпалила на весь вокзал:
— А они плохо смотрели. Я уже потерялась!
Пассажиры, сидевшие на ближних скамьях, заулыбались. Папа, взглянув на Юрку, вздохнул: попались, мол, ничего не попишешь. Мама допытывалась у Оли:
— Значит, удрала тихонько?
— Удрала тихонько.
— Как же это случилось, мужчины?
— Понимаешь,— виновато улыбнулся папа,— в камере хранения нашёл.
— Ох, мужчины, мужчины,— укоризненно покачала головой мама,— ничего-то вам нельзя доверить.
— Ничего вам нельзя доверить,— тут же повторила Оля.
Поезд отправлялся вечером. Теперь их места были в общем вагоне — шумном и весёлом,— рабочие из города возвращались домой.
Юрка стоял у окна, глядел на деревни, на леса, синеющие вдали,— где-то там садилось солнце,— и ему уже хотелось поскорее приехать на новое место.
— Значит, опять — комариное царство?— грустно сказала мама.— Боже, как мне всё это надоело...
— Ты жена офицера, Машенька, пора бы привыкнуть...
Мама вздохнула:
— Нас-то хоть встретят? Или всю ночь на разъезде будем торчать?
— Обещали машину. Послушай, Маша, помнится, наш попутчик по самолёту, ну тот самый — Михаил Павлович, из Москвы, кажется, на юг собирался лететь?
— Ну и что? Теперь уж, наверное, улетел.
— Да нет же! Когда искал Олю, столкнулся с ним. Он сделал вид, что мы незнакомы.
— Возможно, ты обознался.
— Ну уж нет! Память на лица у меня хорошая.
Юрка насторожился. Выходит, дядя Миша тоже приехал в Белореченск? Зачем? Может, надумался всё-таки сказать папе, что его сын разболтал военную тайну? Тогда почему сделал вид, что не знает папу? Этих взрослых никогда до конца не поймёшь...
— Странно, странно,— продолжал недоумевать папа.— Ладно, мать, подремли маленько. Ехать нам ещё целый час.
Юрке этот час показался долгим-предолгим, и поэтому, когда папа велел собираться, он обрадовался, собрался раньше всех и даже безо всяких напоминаний взял пузатую авоську, которая ему за долгую дорогу порядочно-таки надоела.
