нетерпимость к мужчинам на протяжении всей моей жизни имели под собой почву.
— Я… я потрясена, — еще смогла выдавить я.
Фродо заквакал в нос какой-то ответ, из которого я не поняла ни слова. Наверное, это был утиный язык.
— А?
— Квак, квак, квак.
— Что-что?
— В один прекрасный день я сделаю кому-нибудь предложение разделить со мной счастье. Может, ты и есть эта счастливица? — перевел он на человеческий язык.
Я улыбнулась ему. Улыбка должна была получиться кокетливой, но вышла, должно быть, как маска ужаса,
«Даже и не мечтай, ты, чокнутый! Скорее я превращусь в утку-ведьму Гундель Гаукели и доведу тебя до сумасшествия!»
Фродо, переваливаясь с боку на бок, отправился на кухню, чтобы смешать два двойных «кайпирина». Я тем временем обследовала комнату на предмет сокрытия вещественных доказательств, но ничего, кроме фоток с конгресса дональдистов в Лас-Вегасе, не обнаружила.
Мы уселись на балконе, с которого открывался неприглядный вид на ландгерихт[93], и потягивали наш коктейль. На улице все еще моросило, а балкон был без навеса. Но коктейль получился таким крепким, что пара дополнительных капель воды с небес ему бы не повредила. Я подставила свой стакан под дождь.
— Так вас таких много?
— Квак! — Должно быть, это подтверждение.
— И вы называете себя дональдистами?
— Квак!
— Ну и безумие! А как давно ты стал… таким? Если этот идиот квакнет еще раз, я попросту выброшу его с балкона. Трудно мне это не будет, весит он, по крайней мере, вполовину меньше меня.
— Всегда был. Я вырос с Дональдом. И с ним умру. Он наклонился вперед и проникновенно посмотрел мне в глаза:
— Хочешь, покажу кое-что?
— Ясное дело!
Мы осушили стаканы. Обычно я не употребляю таких крепких напитков, но женская интуиция подсказывала, что градусы мне сейчас пригодятся.
Слегка покачиваясь, я двинула за Фродо. В спальню.
Но мое зародившееся было сомнение быстро улеглось. В его спальне вообще не было кровати, на которой он мог бы изнасиловать меня. Нет.
Один лишь гроб посередине с постельным бельем в рисуночек с Дональдом Даком. А возле него — крышка с рельефом, изображающим Дональда и Дэйзи Дак, которая служила ночным столиком.
Фродо — утка-вампир? Вообще-то я полагала, что этот биологический вид в Германии не встречается — у нас неподходящие для него погодные условия. Но, может, я ошибалась?
Фродо обнял меня за плечи, прижал к себе и квакнул:
— В этом роскошном гнездышке мы произведем на свет наших утят! Что ты на это скажешь?
И снова мне пришлось бежать из дома холостяка.
16
Собака кусает последнего
Как я воспитываю лучшего друга женщины
Урок 11. Первобытная собака
Собаки, Canidae, млекопитающие хищники, семейство собачьи; подушечки с тупыми невтягивающимися когтями. К собачьим относятся волки, гиеновые собаки, гривистые волки, лисицы и шакалы, а также, разумеется, домашняя собака, Canis familiaris. Домашняя собака уже более десяти тысяч лет назад была приручена человеком. Активная селекция собачьих пород началась лишь много веков спустя при дворах вельмож Египта, Китая, а позже и Европы — по соображениям престижа. Все прочие псы вынуждены были добывать себе пропитание тяжелой службой: охотничьими, пастушескими, упряжными, сторожевыми или розыскными собаками. На Тибете долгое время было распространено погребение посредством собак — читай: путем поедания, — чего от сегодняшних собак больше не требуется.
Вы должны всегда иметь перед глазами эту предысторию, особенно в том случае, если склонны вырастить из своего маленького любимца прожорливую комнатную собачку, которая считает себя пупом земли. Пес только тогда чувствует себя счастливым, когда его используют по назначению, то есть когда в качестве полезного животного он выполняет свои собачьи обязанности.
Около шести я, нетвердо держась на ногах, добралась до дома. Чуть покачиваясь, я вошла в гостиную, наверное, чрезмерно громко напевая «Rule, Britannia, Britannia rule the waves»[94]. Моя льняная блузка все так же прилипала к колышущимся грудям, а несколько выбившихся прядей свисали на лицо.
Ну, ясно, судьба не упустит своего шанса. В гостиной сидели Урс и двое незнакомцев, которые ошарашенно уставились на меня круглыми глазами.
— Боже, посмотрите, кто пришел! — в один голос воскликнули моя кузина Иоланда и ее муж Арно — родственники по моему новому спутнику жизни.
— Прривет вссем, — с переливами пропела я.
Мои волнистые попугайчики с перепугу затрепыхались в клетке, а тупорылая тропическая рыбка забилась в водоросли.
Оба швейцарских родственника моего спутника на данный период жизни внезапно изобразили губами по широкой улыбке, однако глаза не приняли в ней никакого участия.
Слава богине, что я была еще не настолько пьяна, чтобы выразить вслух первое, что пришло в голову: «Боже, клептоманка и ее супруг, рыцарь удачи!», но настолько под хмельком, что воскликнула: «Минуточку, пересчитаю наши фарфоровые статуэтки!»
Двумя часами и двумя кофейниками крепкого кофе позже мы вчетвером сидели в «Альтен Центшойер»[95] и ждали заказанные пельмени по-таитянски и клецки по-швабски на аргентинском зеленом салате. Сказать по правде, разговор не клеился.
Раньше «Альтен Центшойер» был швабским учреждением, но после нескольких смен хозяев коренные жители здесь больше не столовались — по большей части изысканная туристская публика. Стряпня вроде бы осталась местной, но с налетом фьюжн[96]. Или это называется кроссовер? Ну, вы понимаете, чтобы подать образованным гостям швабские блюда и при этом не прослыть провинциалами, приходится подмети вать в них разные лакомства со всех пяти континентов.
И вот эти торжественные залы почтили своим присутствием Урсовы родственники.
Иоланда, клептоманка.
Она была живой легендой. Из всей необозримой кучи высокообразованных, благовоспитанных и благородных Штурценэггеров Иоланда де Армако, урожденная Штурценэггер, являла собой постыдное исключение. Ее неизлечимая клептомания зачастую приводила к таким чудовищным скандалам, что семейство было счастливо, когда она покинула Швейцарию и теперь тибрила все, что можно было унести, во Франции.
Там она встретила настоящего графа, Арно де Армако, к сожалению, обнищавшего. Он посчитал грациозную швейцарку и ее солидный «апанаж» [97] подарком судьбы. Дурные наклонности супруги он обнаружил только после свадьбы, по причине чего накрепко приковал ее к
