Он небрежно ослабил галстук. Очень миленький жест. И галстук тоже очень элегантный.
— Я хотел тебе сказать еще по телефону, но твой голос звучал так… сексуально, что я непременно хотел с тобой познакомиться.
Я улыбнулась. Соблазнительно.
— Спасибо. Твой голос тоже звучит очень… эротично.
— А теперь, когда я тебя вижу… вау!
Моя улыбка стала еще шире. Если он сейчас не признается, что на самом деле является католическим священником ИЛИ страдает импотенцией, я брошусь в разнузданный промискуитет.
— А теперь колись. Давай уже говори, в чем дело; Ларс-Виктор или Виктор-Ларс заглянул мне глубоко в глаза.
— Честно сказать, на твое объявление ответил мой брат, но потом, когда ты прислала ему голосовую почту, его покинуло мужество. Но не ответить тебе было бы низко, и он уговорил меня. Его зовут Аарс, а меня Виктор. — Виктор провел тыльной стороной ладони по лбу. — Фу. Вот и все. Ну, что ты на это скажешь?
Мне ужасно захотелось писать, но если я сейчас выйду, то он, чего доброго, исчезнет, не дождавшись моего возвращения. Я положила ногу на ногу.
— Что я на это скажу? Скажу, что ты теперь хочешь быстренько опрокинуть свой кофе и слинять. Так ведь?
Не звучало ли в моем голосе разочарование? Виктор улыбнулся:
— Совсем наоборот. Теперь, когда я узнал тебя живьем, меня от тебя и десять лошадиных сил не оторвут.
Успокоенная таким образом, я рискнула пойти в туалет. И успела в последнюю секунду.
Когда я вернулась, меня ждала свежая чашка моего напитка и два пончика. Этот мужчина знал, как завоевать такую роскошную женщину, как я. Уверенной мужской рукой он выбрал пончики с черникой. Средство, сильно стимулирующее половую потенцию — может, не каждой женщины, но уж мою-то точно [114].
И неудивительно, что обед плавно перешел в полдник, а наше общение даже по самым строгим меркам можно было обозначить как чрезвычайно удавшееся.
Виктор работал — туш! — дрессировщиком. Но сердце его принадлежало музыке. Он собирался, как только заработает достаточно денег, поступить в музыкальный институт по классу виолончели. Он напел мне Первую сюиту соль мажор для виолончели Иоганна Себастьяна Баха целиком — и ни одна нота из нее не показалась мне скучной. Между прелюдией и аллемандой я на четверть секунды вспомнила моего швейцарского жениха, который, возможно, — все еще лежал на ковре нашей гостиной с семью процентами алкоголя в крови в облаке чесночного аромата и, скорее всего, пропустил свой рейс на Вену. Но потом я снова отдалась исполнительскому мастерству Виктора, от которого у меня мурашки бегали по спине.
Я не отважилась напроситься к нему домой. Не могу гарантировать, что там ничего бы не случилось.
Наше прощание получилось несколько более интимным, чем это принято на первом свидании. Сначала Виктор по-братски поцеловал меня в лоб, я ответила ему сестринским поцелуем в щеку. А потом мои пальцы как-то сами по себе впились в его «Хьюго-Босс»-рубашку, а его руки притянули меня к нему, и наши губы слились в самом жарком поцелуе, каких не было со времен поцелуя Мэрилин Монро и Тони Кёртиса в сцене на яхте из «В джазе только девушки».
И, как водится, в этот самый момент открылась дверь «Винере» и на пороге появился Саймон, лучший друг и шеф Урса.
Моя вера в благоволящую мне судьбу сморщилась и скончалась.
«Ты пропала, старушка. Все равно что померла. Говно еще дымится» — такие или похожие мысли[115] роились в моей голове по дороге домой. Я шлепала пешком, чтобы трезво и по-деловому обдумать ту греческую трагедию, в которую махом превратилась моя жизнь.
Мои гормоны устроили свистопляску. И дело было не в менопаузе, которую я ожидала с минуты на минуту. Просто по сути своей я была моногамной верной шлепанцей — ну как я могла любить Урса и в то же время смотреть на Виктора как на лакомый кусочек?! А может, Виктор — это своего рода запасный выход, потому что меня внезапно обуял страх связать себя обязательствами? Может, мое самопожертвование на благо всех женщин Штутгарта, прибегающих к объявлениям, в действительности всего лишь отвлекающий маневр моего подсознания, чтобы не заниматься подлинной проблемой собственной жизни: нежелание связывать себя брачными узами? Может быть, формула Е = тс2 применима к пространству-времени флуктуации, то бишь бесконечное пространство и не константное время?
Ни на один из этих вопросов я не нашла ответа.
Свернув на Шоттштрассе, я сразу заметила перед нашим домом «астон мартин» Алекс. Вовремя, хотя бы поможет мне в уборке. Спорю, мужики и не подумали убрать за собой.
Я как раз перелезала через ограду, когда открылась дверь на половине Джерри. Я уже готовилась к нападению адских псов, но это был всего лишь хозяин, который появился на пороге собственной персоной в трико и сетчатой майке.
— Эй, — крикнул он, — твоя подруга сидит у меня на тахте.
— Ну так пошли ее ко мне, — ответила я.
— Не выйдет, — зловеще возразил он.
Что значит «не выйдет»? Ее что, держат мертвой хваткой Зевс и Аполлон?
Я помчалась на его территорию.
Вообще-то я ожидала увидеть спартанскую обстановку: матрац, две собачьи миски и миллион ящиков с пивом. Но все выглядело как в восточном борделе — сплошь красное и золотое. Масса кистей и помпонов, золоченых багетов, вышитых подушек, курящихся палочек, кальян, в камине потрескивающий огонь и повсюду свечи. И посреди этой роскоши, развалившись на оттоманке, как одалиска древних времен, моя подруга Алекс. Зевс и Аполлон сидели перед ней и лизали ее виски. Виски, которые, без сомнения, пахли Микешем. Это всего лишь вопрос времени, когда они расчухают кошачий запах, и тогда Алекс станет на голову короче.
От «железной леди» не осталось ничего. На шее несколько талисманов, по правому запястью что-то вроде четок. Деловой костюм сменили легкомысленные брючки с батиком.
Была ли она вообще сегодня на работе? Может, вместо этого ходила к тому хирургу, который увеличил ее моськи и убрал морщины со лба? А может, этот чудодей дал ей индивидуальный сеанс психотерапии? Но это так, глупые мысли.
— Алекс, что ты здесь делаешь? — Я пощупала ее пульс.
Она застонала.
— Я больше не могу, мне конец.
Джерри присел возле нас:
— Я влил ей чай из зверобоя, это успокаивает.
Он вытащил из кармана своего засаленного трико несвежий носовой платок и принялся вытирать им размазанный по заплаканным щекам Алекс макияж. Этот преисполненный заботы жест напомнил мне Урса, который не так давно оказывал мне такую же услугу.
— Все будет хорошо, — сладким тоном утешал Джерри.
На расстоянии, точнее, на близком расстоянии, из его рта несло смесью пива с чесноком. Несомненно, после вчерашней тестостероновой оргии он еще не вступал в контакт ни с зубной щеткой, ни с душем.
— Алекс, идем ко мне, там и поговорим, — потребовала я.
Алекс безвольно дала себя поднять, как тряпичную куклу.
— Если будет нужна помощь, девочки, только свистните, — предложил Джерри.
Я бы приняла это предложение за жест человеколюбия и великодушия, если бы при этом он не таращился, как загипнотизированный, на соски Алекс, которые торчали во всем своем великолепии под ее батиком.
— Спасибо, Джерри, большое спасибо, но думаю, эта минута не наступит.
— Никогда не знаешь… — крикнул Джерри нам вслед, очевидно, опустив взгляд на наши задницы.
