— Иди ко мне, — сказал он.
Его негромкий голос пронзил Мэдди до самого сердца. Двадцать четыре часа назад они лежали на заднем сиденье «кадиллака». Вспомнив об этом, Мэдди слегка поежилась. Сейчас всего лишь в сотне ярдов от них находилась Эм.
— Нет уж, благодарю, — ответила она и, обведя глазами окрестности, перевела взгляд на звездное небо. — Здесь очень красиво.
— Этот гамак наводит меня на размышления, — продолжал Кей Эл. — Иди сюда. Хочу, чтоб меня приласкали.
Мэдди уселась на землю чуть поодаль, стараясь ненароком не прикоснуться к Кей Элу, хотя именно этого ей хотелось больше всего.
— Анна говорит, что ты воровал вещи, когда тебе было десять лет, — сказала она.
— Если ты собираешься изводить меня напоминаниями о моем прошлом, лучше сразу уходи.
Что ж, может, так и надо сделать. Мэдди поднялась было на ноги, но Кей Эл перегнулся через край гамака и поймал ее за шорты.
— Не обращай внимания. Сядь и выпей пива. Я угощаю.
Он сильнее потянул Мэдди, и она почувствовала его теплые пальцы на своем бедре. Ощущение было несказанно приятным, и Мэдди решила, что этого нельзя допускать. Она отвела его руку и вновь опустилась на землю, чувствуя, как от прикосновения Кей Эла ее кожа покрывается мурашками.
— Наверное, тебе было очень хорошо здесь в детстве? — спросила она, спеша сменить тему разговора, чтобы не потерять рассудок окончательно и не броситься ему на шею.
Кей Эл опять распластался в гамаке.
— В общем, да. Анне было нелегко со мной. Она так горевала, когда я делал гадости, что потом мне и самому бывало очень стыдно.
— В таких случаях моя мама применяла другой способ, чтобы заставить меня почувствовать свою вину, — сказала Мэдди. — Она и сейчас так делает. Главный ее аргумент состоит в том, что соседи могут решить, будто она меня плохо воспитала. Порой мне кажется, что я всю свою жизнь провела, доказывая людям, что мать правильно меня воспитывает.
— Она и вправду хорошо тебя воспитала, — ответил Кей Эл. — Ты — само совершенство.
«Ну нет, теперь я уже не та Мэдди, которой притворялась долгие тридцать восемь лет». Она почувствовала раздражение из-за нежелания Кей Эла расставаться с образом той, ненастоящей Мэдди. Должно быть, воспоминания очень уж накрепко засели в его голове, если он даже после вчерашней любовной схватки на заднем сиденье все еще думает о ней как о воплощении добродетели. И тут Мэдди вспомнила о Бейли.
— Не так уж я хороша, — сказала она. — Я докатилась до того, что меня шантажируют. — Кей Эл уселся в гамаке, и Мэдди как ни в чем не бывало сообщила: — Бейли хочет получить сотню за свое молчание.
— Вот болван. — Кей Эл вновь опустился в гамак. — Не беда, я все улажу. Надеюсь, он не слишком огорчил тебя?
— Издеваешься? После всего, что со мной случилось, шантаж Бейли кажется мне ребяческой выходкой. И все же я была бы благодарна, если бы ты заставил его заткнуться.
— С удовольствием. Выручать людей из беды — моя специальность. Ты забыла про пиво.
Мэдди присмотрелась к нему сквозь темноту.
— Собираешься меня споить?
— Нет. Проклятая косилка измотала мои нервы до такой степени, что я просто не в силах лелеять тайные замыслы. Господи, по-моему, я выкосил не меньше тысячи акров. Сядь поближе, утешь меня.
— Настоящие мужчины не нуждаются в утешениях. — Мэдди пыталась подыскать другую тему, чтобы не думать о запретном. — Кстати, что значит Кей Эл?
— Ничего.
— Как это ничего? Неужели мать назвала тебя просто буквами К и Л? Или это инициалы?
— Нет, — ответил Кей Эл. — Мать назвала меня Уилсоном. Это наше семейное имя. Подумать только, какая трогательная верность традициям.
— Уилсон Старджес, — произнесла Мэдди и, сначала робко хихикнув, вдруг разразилась смехом, постепенно перешедшим в безудержный хохот. — Так что же означают эти буквы? — спросила она, вытирая ладонями навернувшиеся слезы.
— Копченый ливер.
Мэдди широко раскрыла глаза и недоверчиво хмыкнула, а Кей Эл спокойно пояснил:
— Как-то раз — мне тогда было лет семь или восемь — я вернулся домой и услышал, как мать беседует со старухой соседкой, расхваливая мою сестру Дениз. Дениз, мол, такая хорошая, она умеет то-то и то-то, она такая умница, что просто нет слов. Я не выдержал и спросил: «А я кто — копченый ливер, что ли?» Дениз пару недель называла меня Копченым Ливером, потом сократила до начальных букв. Так я и остался Кей Эл.
От изумления Мэдди привстала с земли.
— И ты не возражал?
— Ничуть. Это намного лучше, чем Уилсон. — Кей Эл пригубил пиво. — Понимаешь, мне нравилось называть себя как я хочу. Я словно бы становился тем, кто я есть на самом деле.
В этом было нечто очень притягательное — называть себя так, как хочешь, быть тем, кем хочешь. Непрактично, но заманчиво. Мэдди, задумавшись, улеглась на траву, глядя на сияющую белым светом красавицу Луну, висящую высоко в небе.
— Здесь очень, очень славно, — повторила она.
— Представь, как славно будет заняться любовью в этом гамаке, — сказал Кей Эл.
Эти слова всколыхнули в Мэдди желание, и ее спокойствия как не бывало.
— Прекрати, — попросила она, вставая на ноги. — Ты очень нравишься мне, и я просто не в силах выразить свою благодарность за то, что ты сделал для Эм. Должна признаться, я очень хочу тебя. — Мэдди на секунду замолчала. — Но…
— …но не сейчас, — закончил за нее Кей Эл, усаживаясь в гамаке. — Я понимаю. До Генри с Анной рукой подать, а ты еще не разведена. Ничего, я подожду. А все то, что я сделал для Эм, я сделал потому, что она мне нравится. Ты здесь ни при чем, так что не надо меня благодарить. Мы отлично ладим, Эм и я.
Мэдди замерла на месте, пораженная услышанным. «Эм и я», — сказал он, словно уже давно был знаком с Эм и видел в ней нечто большее, чем дочь женщины, с которой переспал. Он видел в ней самостоятельную личность, человека, который сам по себе достоин дружбы. Все это было так непохоже на Кей Эла, каким его представляла себе Мэдди, что у нее перехватило дыхание и ей захотелось броситься ему на грудь, отдавая ему себя, свою дочь и все, что было в ее жизни.
— Пора возвращаться, — сказала она. — Генри и Анна, должно быть, уже беспокоятся.
С этими словами Мэдди пошла прочь, двигаясь как могла быстро, возвращаясь к дому, к дочери… и с каждым шагом ей все сильнее хотелось оглянуться. Оказавшись на крыльце и обернувшись назад, она увидела в лунном свете Кей Эла, который смотрел ей вслед, и отчего-то у нее стало очень тяжело на душе.
Кей Эл проснулся с петухами. Поднявшись с импровизированной постели, устроенной на кушетке, он отправился составить компанию Генри, сидевшему за столом, на котором громоздились тарелки с оладьями, клубникой, фасолью, блестящим на солнце маслом и сиропом, таким густым, что, поднятый на ложке, он тянулся за ней длинными нитями.
— Может быть, сходить наверх за Мэдди и Эм? — предложил Кей Эл.
Генри ответил еще прежде, чем Анна успела открыть рот:
— Пусть спят. Мне нужно с тобой поговорить. Не пора ли тебе возвращаться в город?
— Генри! — воскликнула Анна, усаживаясь за стол и ставя напротив Кей Эла стакан с покрытым пенкой молоком. — Пусть мальчик остается у нас сколько захочет, и чем дольше, тем лучше. — Она похлопала Кей Эла по руке. — Это его родной дом.
— Мальчику нужно малость поостыть, — сказал Генри. — А потом, пожалуй, пусть возвращается.
— Именно об этом я и подумал, — поддержал Кей Эл. — Я имею в виду — о возвращении домой. Ваше
