— Песни. Алексей Андреевич позволил мне пользоваться аудиоархивом.
— А-а, — девочка изобразила участие и для порядка повертела в руках коробку от музыкального минидиска, на котором стояла пометка «В.В., том № 2». — Я попрощаться пришла. Завтра уезжаю в колледж.
— Начало занятий перенесено на более ранний срок?
— Не, просто Антон сказал, что у отца какие-то незапланированные дела. Лучше мне быть в городе. Ты не знаешь, что происходит?
Глеб не знал. После гибели лаборанта он несколько дней провел в своей комнатушке. Решение не представлялось логичным с точки зрения рассудка. Но нечто иное, до сих пор известное ему как «ассоциативная база», настойчиво требовало уединения.
— И я не знаю, — вздохнула Анна. — Я беспокоюсь за отца. Антон торчит за своим компьютером, читает все, что появляется в сети. Зачем? — И не получив ответа, продолжала. — Отец сказал, что за тобой человек приедет буквально на днях. Раньше, чем договаривались. Мы, наверное, никогда больше не увидимся. Я желаю тебе удачи. Будешь меня помнить?
— Да. Обязательно. Оставайся такой, как ты сейчас.
— Как это? — девочка удивленно улыбнулась.
— Доброй, искренней.
— Постараюсь. Ну… пока, — она протянула индивиду руку.
Глеб аккуратно пожал девичью ладонь.
— Пока.
Плотно закрыв за собой дверь, Анна глубоко вздохнула. Что-то произойдет, — упорно твердило шестое чувство. Под ложечкой опять противно сосало. «Все как всегда и не как у людей! А я ничего, ничегошеньки не знаю. Олег поднимет меня на смех, если я поделюсь с ним своими тревогами. Отец — отшельник. Меня никто не понимает. Ну и судьба мне выпала!» От жалости к себе к горлу подкатил тугой комок. Чтобы отвлечься, она опять подумала о пареньке, который ей нравился. Не так, что очень, но все- таки нравился. И это делало ее похожей на всех остальных. Приятельницы в колледже поменяли в ее годы не одного кавалера. Что ж, у нее еще все впереди.
В кабинете отца горела единственная настольная лампа.
— Папа, ты опять портишь глаза в потемках! — заявила Анна, встав за спиной у Жулавского.
Тот вздрогнул: не расслышал ее шагов.
— Анюта? Фу-ты, егоза. Когда ты вошла?
— Только что, — Анна с подозрением покосилась на большой микроскоп, стоящий перед отцом. — Па, я с просьбой.
— Конечно, конечно, — Жулавский отложил иглу, которой ковырял что-то темное на лабораторном стекле под линзой, и отодвинул в сторону папку. Анна прекрасно знала эту папку: в ней хранились рисунки матери — странные разноцветные узоры, составленные из прямых и ломаных линий, углов и точек.
— Пап, подари мне одну вещь.
— Какую, милая?
Анна замялась. Отец выжидающе смотрел в ее юное, уже недетское лицо.
— Диск с данными о Глебе.
Резко скрипнул отодвинутый стул.
— Зачем тебе? — Алексей Андреевич поднялся над дочерью. — Там просто набор фактов, которые нужны мне для анализа.
— Ну… ты же говорил, что Глеб как бы мой.
— Я создавал его, думая о тебе, дорогая.
— Да, знаю. Но раз ты отдаешь Глеба другим, оставь мне хотя бы память о нем. Просто память, пап.
Жулавский направился к шкафу. Медленно, будто сомнения пудовыми гирями отягощали каждый его шаг.
— Аня, я подарю тебе диск, но, пожалуйста, никому его не показывай.
— Я буду беречь его, как зеницу ока!
— Это часть тайны. Помнишь?
Анна помнила, как в детстве, когда мама еще была с ними, они играли в Тайну — говорили шепотом, ходили на цыпочках, хранили Тишину, пока папа работал. Мама придавала Тайне какое-то особое значение. Анне казалось поначалу, что Антон и Тайна одно и то же. В речах матери, обращенных к индивиду, звучало нечто возвышенное, ласковое и божественное. «Мама любит Антона больше, чем меня», — как-то раз пожаловалась девочка брату. Филипп посмеялся над ней и заявил: «А что ты хочешь? Антон — совершенное творение, а ты обычная сопливая девчонка». Теперь детские обиды представлялись несуразными выдумками, намешанными в голову вместе с бестолковыми мультяшками. Никто не любил Анну так, как любила мать. Сколько удивительных стихов услышала она от мамы, сколько прекрасных снов было навеяно чудным мелодичным голосом. Ни один стандартный «чмок» в лоб, которым отец выражал свою любовь к дочке, не мог сравниться с искренним небесным теплом материнского поцелуя.
Отец работал днями и ночами, появлялись и уходили индивиды, и Тайна как-то незаметно исчезала из дома. Незадолго до того, как Ольга Жулавская отправилась на прогулку к реке, после которой уже никто и никогда не видел ее на земле, восьмилетняя Анна застала мать на террасе с альбомом и цветными карандашами.
«Что ты рисуешь?» «Посмотри. Это Диво».
«Эти черточки?».
И мама огорчилась. Анна и сейчас отчетливо помнила тоску в ее лазурных потухших глазах. Больше про Тайну они не говорили…
— Вот. Держи.
Анна встрепенулась и приняла из рук отца узкую плоскую коробочку без пометок и подписей.
— Открой.
Она не без внутреннего трепета отогнула ногтем защелку. Крышка откинулась. Внутри лежал обычный компьютерный диск величиной с большую пуговицу. На кусочке бумаги, прикрепленной к нему, значилось «Раул Рут».
— Пап, это не тот, — Анна подняла озадаченный взгляд на отца.
Он улыбнулся.
— Это твой Глеб. У меня он проходит с другим именем. Ведь Глебом его окрестила ты, егоза.
— Хм. Раул Рут. А что это значит?
— Не помню. То ли «красный охотник», то ли «красный хранитель». Так назвала его мама.
— Мама? Разве она работала вместе с тобой? — глазки у девочки оживленно заискрились. — Подожди-ка, па, ведь Глеб появился у тебя совсем недавно!
Жулавский невольно посмотрел на помятую папку с рисунками, небрежно раскинувшуюся на столе. Анна решила уже, что отец не ответит, но он закончил начатое.
— Мама подарила мне его Тайну задолго до твоего рождения. Я держал его про запас… А теперь иди, Анюта. Мне надо работать. Завтра я провожу тебя на автобус.
Покупатель прибыл в назначенный час. Жулавский беседовал с ним в гостиной. Глеб ждал в библиотеке.
— Что ты испытываешь сейчас? — задал вопрос Антон.
Индивид перевел на него взгляд. Наставник сидел в кресле под лампой. Его лицо выражало участие.
— У тебя стало больше морщин, — неожиданно для себя произнес Глеб.
Антон выказал удивление, чуть приподняв одну бровь.
— Воздух и солнце способствуют моей болезни. Однако в доме есть все, чтобы я мог поддержать свое тело.
— Ты никогда не хотел уехать отсюда? Испытать дорогу?
Опять удивление.
— Нет. В мои функции входило обучение и воспитание детей Алексея Андреевича. Я помогаю ему в
