вопрос: чем отличался ход развития нашего крестьянства от хода развития китайского крестьянства?
С другой стороны, к такому чтению может примкнуть чтение романов и рассказов из жизни европейского крестьянства. Взять такой роман, например, как роман Поленца[105], и провести сравнение жизни немецкого крестьянства с жизнью китайского. В высшей степени интересна статья т. Гернле в № 6 «Большевика» — «Год фашистской аграрной политики в Германии». Мне кажется, сейчас необходимо составить ряд подобного рода рекомендательных списков. Они сделают книгу, литературу о международном коммунистическом движении чрезвычайно интересной, близкой.
Чтение подобного рода художественной литературы поможет колхозникам шире, глубже осознать роль коллективизации. Это — с одной стороны. С другой — правильно поставленное и освещенное чтение литературы о жизни крестьянства в разных странах может помочь глубже понять вопросы интернационального движения, сделать эти вопросы более близкими колхозным массам.
Художественную литературу надо научиться ставить на службу интернациональному воспитанию трудящихся масс.
РЕЧЬ НА СОВЕЩАНИИ ДИРЕКТОРОВ НАУЧНЫХ ГОСБЮДЖЕТНЫХ БИБЛИОТЕК
Товарищи! Когда просматриваешь труды первой конференции научных библиотек, состоявшейся в 1924 г., и второй конференции (1926 г.), то видишь, что вопросы, которые на них обсуждались, в сущности в значительной мере были те же, которые мы ставим теперь. Ставились вопросы об обслуживании читателя, о планировании. Но если посмотришь на окружающую жизнь, то видишь, как колоссально все изменилось за эти восемь лет, которые прошли с 1926 г. Как-то весь стиль обсуждений был совсем другой, совсем в другом разрезе, чем теперь, обсуждались тогда библиотечные дела.
Сейчас мы видим, как на базе наших достижений в экономической жизни, на базе развития крупной промышленности и в особенности коллективизации деревни изменились люди, массы, их культурные запросы.
Мне пришлось последнее время бывать на очень многих фабриках и заводах в связи с перевыборной кампанией, наблюдать женские собрания. Фактически эти собрания не были чисто женскими — женщины приводили с собой своих мужей, сыновей, приходила вся семья. И очень характерно, что основное ядро — работницы — заражало своим энтузиазмом домашних хозяек, домработниц, кустарок. На этих собраниях особо бросалось в глаза повышение сознательности женщин. И если нельзя еще сказать, что массы так же далеко продвинулись в части общеобразовательных знаний, то в смысле развития, в смысле сознательности, самодеятельности масс мы имеем громаднейшие успехи.
Вот выступает какая-нибудь работница с фабрики. Она замечательно говорит, совсем по-другому, чем раньше говорила. Сразу видишь, как выросли люди, как расширился их кругозор. Они не только хорошо говорят о вопросах нашей соцстройки, они увлекаются, загораются этими вопросами.
И советская интеллигенция стала другой, чем была в 1926 г. Характерно, в связи со смертью т. Кирова я получила письмо от одного беспартийного педагога. Я его давно знаю. Он исключительно хороший преподаватель, но не так уж близко стоял к партий. Теперь он пишет: «Во время похорон т. Кирова, когда мы стояли в зале и слушали мощное радио, передававшее речи, произносившиеся на Красной площади в Москве, все мы испытывали одно чувство — что всё, что есть честного, мыслящего, так же как и мы, переживает смерть С. М. Кирова и чувствует, как всем нам близка партия». И дальше он пишет: «Никогда я не видел такого единения в рабочей массе, единства в настроении. Видишь, что господствующая партия уже овладела массами». Это отношение советской интеллигенции к партии — показатель того, как изменилась, говоря словами Ленина, вся общественная ткань.
И библиотечные работники стали иными, чем были восемь лет тому назад. Их тоже захватывает и увлекает все по-другому, чем раньше. Сейчас каждый знает, что библиотечное дело — это фронт, серьезнейший фронт соцстройки.
Мы не замечаем иногда тех перемен, которые у нас происходят в работе. Недавно я собирала материал по библиотекам Москвы. У меня мало было времени для этого дела, поэтому я использовала только наиболее полный материал нескольких библиотек.
Нужно сказать, что мы не научились еще собирать материалы, действительно характеризующие работу той или другой библиотеки.
Возьмем научные библиотеки. Просматривая бланки переписи, видишь, как еще много дефектов имеется в учете нашей работы. Например, в опросной карточке есть такой вопрос: «Сколько книг на русском языке и сколько на других языках?» Те библиотеки, которые заведомо имеют иностранную, национальную литературу, отвечали часто, что имеют литературу исключительно на русском языке. Отвечают так потому, что не учли свои фонды. Об этом надо позаботиться.
Относительно читателей в некоторых библиотеках дело темно и неясно. Цифры даются, но чувствуется, что они даны на глазок. Нужен гораздо более тщательный, повседневный, полный и всесторонний учет — он еще не поставлен.
Все же собранный путем переписи материал показывает, что в наших научных библиотеках многое изменилось. Внешне библиотеки стали гораздо чище, больше порядку, лучше освещение. Вообще какая-то общая забота есть обо всем этом. Конечно, в Москве у нас тяжелые условия в смысле помещений, у нас еще мало читальных залов. Новые здания мы еще строим, пока приходится ютиться в старых зданиях, с перепутанными комнатушками, разбросанными по разным этажам. Все это очень затрудняет работу. Но все же то, что есть, нельзя сравнить с тем, что было года два тому назад в смысле чистоты и благоустройства библиотек. Этого нельзя сказать про все библиотеки, но' некоторые из них уже выросли в этом отношении.
Но не только это интересно, а важно то, что работа библиотеки идет вглубь. И чувствуется иногда, что сама библиотека не замечает той большой работы, которую она проводит. В этом отношении очень интересна работа Ленинской библиотеки, о которой она не очень много пишет и не очень много говорит. Это — справочная работа, разные справки, которые даются различным учреждениям; иногда это исследовательская работа самого разнообразного типа. Вот это удовлетворение запросов разных ведомств, разных учреждений имеет уже огромное значение.
И не только Ленинская библиотека, но и ряд других библиотек проводит эту работу. Не только обслуживание учреждений, но и обслуживание отдельного читателя стало лучше, гораздо глубже, чем было раньше.
Затем почти каждая библиотека проводит большие исследовательские работы. Это имеет большое научное значение. Научная библиотека должна быть помощником разных отраслей наук. Наука-то у нас сейчас другая стала.
Я помню, как Ленин говорил на III Всероссийском съезде Советов в январе 1918 г.:
«Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого — просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием, и отныне никогда человеческий ум и гений не будут обращены в средства насилия, в средства эксплуатации. Мы это знаем, — и разве во имя этой величайшей исторической задачи не стоит работать, не стоит отдать всех сил? И трудящиеся совершат эту титаническую историческую работу, ибо в них. заложены дремлющие великие силы революции, возрождения и обновления»[106].
И действительно, мы видим сейчас, как идет это изменение. Мы, например, знаем, что члены Академии наук СССР делают доклады на самых широких собраниях, они действительно стараются втянуть массы, передать массам те достижения, которые у науки имеются. Наша советская наука имеет очень много достижений, еще большие перспективы лежат перед ней. Научные библиотеки становятся на службу этой науке, перед которой громадное будущее.
Научные библиотеки сейчас ближе подходят к массе. Вот возьмем, например, библиотеку Московского государственного университета. Там чрезвычайно интересная выставка для вновь поступающих студентов.
