'Примы' (голос влажное меццо-сопрано, но по телефону представился Николаем). Он уже развил мысль, что-де современниками настоящее России всегда воспринималось в состоянии надломленном, кризисном, припомнил уместные слова Достоевского о 'вечно создающейся России', с усталой улыбкой признался мнимому собеседнику, задающему именно те вопросы, которые Исполатеву хотелось слышать, что в светской литературе самые прекрасные и самые великие места это те, где герои молчат, а черемуха цветет, и уже выговаривал сакраментальное - 'святоотеческая традиция', как вдруг грезы его прервал мягкий шелест телефона.
Звонил Алик Шайтанов. Он почему-то был уверен, что Исполатев умер и очень обрадовался, что это не так. Договорились завтра сходить в баню на Фурштатскую.
Через две минуты, в еще теплой телефонной трубке, возник по обыкновению категоричный Сяков. После шестисоткилометрового пробега голос Большой Медведицы Пера звучал как-то пыльно.
- Ты по мне соскучился? - зная нетерпимость Сякова к геям, травестийно, под корреспондента Николая, спросил Исполатев.
Оказалось, что очень. Оказалось, что они с Сяковым завтра летят в Ялту на совещание молодых писателей Москвы и что в полдевятого утра Петр должен быть на Новом Арбате. Исполатев признался, что не уверен, сможет ли соответствовать, ибо к половине девятого утра вряд ли сочинит что-то путное, да и меняться на Москву нипочем не согласен. Сяков был серьезен - в списках оставались свободные места, и он через секретаря правления Союза писателей уже вписал туда Исполатева.
- А сколько свободных мест осталось?
- Баб не возьму, - неумолимо сказал БМП.
Исполатев выдержал паузу.
- Скорнякин и Шайтанов тебе милее?
Сяков задумался - Петр живо представил, как пятерня БМП шныряет по бугристой голове, словно нащупывает в дремучей шевелюре что-то важное. Что-то вроде трижды восемь.
- Только не опаздывать.
'Много пьет, сволочь, а то бы до генерала дослужился', - тепло подумал о московском друге Исполатев.
Сяков предупредил, что с завтрашнего дня они - москвичи. Билеты, жилье и трехразовое питание - оплачены. При себе иметь паспорта и деньги на водку. Можно захватить рукописи. Какие угодно.
Через миг в трубке недоуменно пищал зуммер отбоя.
Шайтанов легко отказался от бани в пользу совещания молодых писателей Москвы и пожелал даже, в качестве рукописи, прихватить в Ялту свою кандидатскую диссертацию. Скорнякина дома не оказалось. Зато в 'Библейской комиссии' с четырьмя бутылками пива, рассованными по карманам куртки, появился Андрей Жвачин. Он зашел поделиться новостями, кромешно перевернувшими его жизнь (шлеп! - слетела пробка с бутылки). Во-первых, он безнадежно влюбился в одну забавную брюнетку. Во-вторых (шлеп! - слетела пробка с другой бутылки), он уличил Веру в грубой чувственной связи с Кузей, что, признаться, пришлось весьма кстати, так как вина за разрыв легла не на него. А в-третьих, пока брюнетка мается обострением хронического невского тонзиллита, а Вера собирает вещички, Жвачин хотел бы несколько дней пожить у Исполатева, если тот, конечно, не возражает.
Не дожидаясь финальных точек над 'е' в слове 'самолет', поставленном в творительном падеже, Жвачин согласился под видом Скорнякина и задарма посетить заграничный Крым.
Исполатев отправился к директору 'Библейской комиссии' и честно рассказал о Ялте, пообещав в апреле вплотную заняться критическим анализом бахаизма. Директор с мрачной улыбкой приказом командировал Исполатева в Крым на конференцию 'Католические богословы против альбигойской ереси'.
Получив в кассе деньги, Петр зашел во вверенную ему редакцию. Старший редактор одиноко скреб носом верстку сочинения о. Родиона 'Люди и демоны, или Образы искушения современного человека падшими духами' - остальные сотрудники пили в чайной комнате растворимый кофе. На время отсутствия Исполатев назначил редактора своим заместителем, коротко объяснил состояние текущих дел и направился было вон, но у самых дверей поймал ускользнувшую мысль:
- Скоро зайдет корреспондент 'Примы'. Объясни, что я срочно отбыл в афонский Пантелеймонов монастырь за материалами по имяславцам. Прими его сам.
- Что рассказать? - Заместитель поднял трепетное стило над страничкой перекидного календаря.
Исполатев предложил рассказать о новой религии - экологии. Корреспондент, конечно, спросит: 'Разве экология - не наука?' На что следует ответить, что экология не может существовать вне сферы религиозного сознания - наука всегда считала Апокалипсис бредом, больной галлюцинацией патмосского затворника, экология же существует лишь благодаря безусловной вере в грядущий Апокалипсис. Наука не признает Антихриста, а экология Антихриста видит, борется с ним, для них это - личность с неудержимой жаждой потребления. Однако апокалиптическое мышление эколога, с точки зрения христианина, еретично, так как оспаривает Божественную волю Страшного суда и истребления мира.
На щеках старшего редактора межконфессиональной 'Библейской комиссии' проявились рдеющие маки.
- Тогда расскажи, что-де человек восхваляет Господа в молитве, на холсте или бумаге, а сам Господь Вседержитель поет Себе славу на крыльях бабочек.
После пива отправились в пельменную. На Литейном, у поребриков тротуаров, сохранился еще грязный творожок мартовского снега. Жвачин громко отмечал достоинства идущей впереди девушки, которая сперва страдала, как жена Лота, а после, обернувшись, чуть сама не обратила златозубой улыбкой в соляной столб оторопевшего селадона. Исполатев вполуха слушал Жвачина, вполглаза оглядывал книжные лотки с пестрыми обложками и рассеянно отмечал, что идущие навстречу граждане, в большинстве своем, заплыли избыточным жирком. При этом в мыслях Исполатева непроизвольно возникал образ метафизического Брюха, которое своим неудержимым весом увечит гармонию формы, развращает разум, безудержностью подменяет волю и в конце концов становится существом того, кто ему поддался, - образ Брюха, пожирающего человека, съедающего его без остатка, с потрохами, с горькой железой цинизма... Все - Диоген пожран, уцелела только его бочка. Как ни странно, развеял зловещее видение теплый запах пищи.
Заглянув в буфет, полезным тупичком примыкавший к основному залу, взяли к мясному салату и пельменям по сто граммов водки, после чего Жвачин со строгостью осмотрел тарелки Исполатева.
- Я думаю, тебе не стоит есть скоромного в Великий пост.
- Отчего же - я не догматик, а стало быть, и не вполне христианин.
- Даже я христианин как будто. - Жвачин щедро запылил пельмени перцем. - Только хреновый.
- Когда-то меня отравил Розанов, - сказал Исполатев. - Не хотелось бы об этом за столом, но христианство - это и вправду сон, бесплодная мнимость. Оно целиком умозрительно, оно лишено крови, оно стоит особняком от природы, не способно ни рожать, ни осеменять... Как я могу верить в христианского Бога, если Он зовет человека к гибели?
- А в какого веришь?
- Верую в небесного Павлова. Верую, что он вставляет человеку фистулу не из любви к человеку. Верую, что нет у небесного Павлова жалости, а есть одни только научные цели. Верую, что молить его бесполезно, ибо, если и внемлет Павлов молитве, то вовсе ее исполнять не намерен - ведь любовь человека ему не нужна, и боль человека ему не нужна, и жизнь человека ему не нужна, и смерть человека ему не нужна... а нужно ему взвесить слюну, что натекла тебе под язык при виде перченых пельменей.
Уложив в дорогу зубные щетки, соединились вновь в набитом гулким шарканьем главном зале Московского вокзала. Там к Исполатеву и Жвачину прибавился Алик Шайтанов. Он в самом деле взял с собой кандидатскую диссертацию и с ней - банку килек пряного посола и пол-литра спирта с осевшими смородиновыми почками.
В кассе почему-то были билеты.
Четвертым пассажиром в купе оказался благообразный старичок, похожий на писателя Тургенева, который (Тургенев), живя за границей, любил только Россию, и в результате та и другая остались для него экзотикой. Старичок и спирт на смородиновых почках определили тему - половина ночи прошла в разговорах об опрятной седенькой Европе и о рецептах настоек. Другую половину Исполатев стоял на Сцилле, а Жля - на Харибде, и по воле безмозглых скал он то сходился, то расходился с любимой.
Москва встретила гостей пустынным урбанством. В предрассветной хмари пирамиды Сталина походили
