откашлявшись как следует:
– Подходит, значит, внучок мой – нет никакого колдуна, никто вроде ворожбу не вершит. А только на полянке, где сверкало-то, трава примята, словно по ней кони бегали взапуски, да валяется что-то темное. Присмотрелся он, да и обомлел: конский круп в траве валяется, с ногами. Хвост есть, в травинах путается, а остальной лошади-то и нет. Словно ножом огромадным кто разрезал. И вроде обрубок свежий, а кровь из него не бежит, и даже трава ничуть не заляпана.
С Виана остатки сна согнало как рукой. Он быстро спустил ноги с лавки на прохладный пол и, шлепая босыми ступнями по доскам, выбежал в сени.
– Как же внук-то твой увидел, что на траве кровяных брызг нет? – с деланым удивлением поинтересовался отец. – Сам же говоришь, темнело уже.
– Так я разумею – коли из лошади кровь-то вы пустить, ее и в темноте без труда заметишь, а еще первей унюхаешь, – возразил Халуп. – А тут ничего похожего.
– А какой масти лошадь-то была? – взволнованно спросил Виан от двери.
– Да кто знает, какая там масть. Сказал же темная: может, вороная, а может, бурая. А хвост вроде светлый, – пожал плечами Халуп. -
А-а, – чуть успокоился Виан. – Главное, не серая.
– А что тебе масть-то? – удивился отец, но Виан уже вышел во двор.
– Вот я тебе что скажу, Халуп, – обратился отец к старику. – Ты человек уважаемый, но знаю я, с кем твой внук в Поймищах зелено вино пьет. После того вина чего только в темном лесу да не примерещится!
Ты б уж лучше к порядку его призвал, чем байки повторять…
Виану в тот день словно шилья в чувствительное место кололи. Но он себя сдерживал – завел обычай ближе к закату кобылицу проведывать, так надо держаться. Держаться-то держался, но места себе не находил. Все буквально из рук валилось. Так что едва дождался, когда солнышко к лесу клониться начнет.
В сараюшке было куда как шумно: еще шагов за сто услышал Виан фырканье, ржание и стук копыт о доски. Обеспокоенный парень последние сажени пролетел бегом и распахнул дверь сарая.
Из двери прямо-таки шибануло запахами конского пота и навоза, словно Виан и не убирался накануне. Он, помнится, даже умудрился почистить кобылу скребницей, благо, животное вновь пребывало в каком-то сомнамбулическом состоянии, как в день поимки. Кобыла и сейчас была не в себе. Ее морда с обезумевшим взглядом появилась из дверей сарая немедленно следом за волной запаха. Лошадь посмотрела Виану прямо в глаза.
– Ну вот, я уговор выполнила, – сообщила она, странно, не в такт словам, шлепая губами. – Можешь заглянуть и пересчитать.
Осторожно обогнув вновь обретшую дар речи лошадь, парень заглянул в полутемное нутро сарая.
– Кони златогривые, две штуки, – перечисляла за его спиной кобылица. – Есть такие? Конек маленький, ушастый, одна штука. Наличествует?
Виан, ожидавший увидеть в лучшем случае новорожденных жеребят, действительно разглядел двух рослых похожих коней, словно один был отражением другого. Кони и впрямь были невиданной красы, а в первую очередь – невиданной масти: очень темные, практически вороные, но с длинными светлыми золотисто-рыжими гривами и хвостами. Рядом с красавцами-конями Виан разглядел и странного зверька, ушастого и горбатого, назвать которого лошадью язык никак не поворачивался. Зверек же встретился с парнем взглядом и неожиданно кивнул ему с серьезным видом: дескать, все в порядке, расчет окончен.
– Всех посчитал? – сварливым тоном осведомилась кобылица и заржала.
– Вроде всех, – неуверенно откликнулся Виан.
– Ну, тогда я пошла. Как говорится, не поминай те лихом!
Она направилась к полевой дороге, по-первости ступая так, словно разучилась ходить. Затем ее шаги стали увереннее, а спустя минуту пришедшая в себя кобылица перешла с шага на галоп и помчалась, держась лесной опушки. Бегай она так семь дней назад, подумалось Виану, он арканом и взмахнуть не успел бы, а кобылица была бы уже далеко.
– Что-то здесь не так, – проговорил парень, следя за уменьшающимся конским силуэтом.
– Что именно? – спросил кто-то.
– Не умеют лошади разговаривать, – отозвался
Виан, вновь поворачиваясь к сараю.
– Не умеют, – согласился стоящий в дверях конек. – Я, во всяком случае, ни разу такой лошади не видел.
Виан осторожно подошел и потрогал конька пальцем.
– Э-э, ты чего? – странный зверек отступил на шаг.
– Ты же сам сказал, что лошади разговаривать не умеют, – сообщил парень. – Что же против природных законов идешь?
Конек на секунду задумался.
– Ну, ты сам посуди, – нашелся он. – Какой из меня конь? Ты видел таких коней, как я? А? С такими ушами? Да с горбами? То- то!
– Ага, а еще говорящих, – согласился Виан и рассудительно добавил: – А с ушами – это не кони, а ослы.
– Да ты что? – искренне возмутился конек. – Ты осла-то живого видел когда? Да любой осел, увидев мои уши, умрет от зависти!
– М-м, а ты сам-то когда осла видел? – поинтересовался парень. – Ты же только что народился. Конек промолчал, очевидно размышляя.
– И те кони, что в сарае, – продолжал Виан, ну как могут родиться сразу взрослые кони? Где они в кобылице-то помещались?!
– Ну, не через мышиную норку же прибежали! – фыркнул конек. – Какая тебе, в сущности, разница? Была кобылица, теперь есть кони. Причем уже взрослые, растить не надо.
– А все-таки?
– Ты не поймешь, – отвернулся конек.
– А ты попробуй, – настаивал Виан.
– Это, – скривив губы, проговорил конек, – есть нарушение пространственно-временного континуума и, как следствие, нелинейный ход времени.
– Ну, спасибо! Объяснил! – фыркнул Виан. -
«Батя, ты с кем сейчас разговаривал?!»
– О, а ты не глуп, – как будто бы обрадовался конек. – Классические притчи знаешь! Но я же тебе говорил – не поймешь. Волшебство это, короче.
– Так бы сразу и сказал, – облегченно вздохнул Виан.
– А я так и сказал, только уточнил. Волшебство то – оно разное бывает. Ладно, не морочь себе пока этим голову, принимай жизнь как есть. Если будешь меня слушать, со временем все поймешь. И даже больше.
А теперь, – - конек старательно почесался задним копытом, – поесть бы чего.
И он скорбно вздохнул.
Виан между тем, не тратя времени даром, взял косу и отправился за свежей травой.
– Ты коси там, где клеверу больше, – напутствовал его конек.
Когда парень вернулся с охапкой травы, конек задумчиво сидел по-собачьи на пороге сарая. Виан прошел внутрь, желая накормить красавцев-коней, а заодно и осмотреть их, пока еще не стемнело.
Кони стояли смирно, хотя и следили за Вианом диковатыми глазами, настороженно прядая ушами. От руки не шарахнулись, а почуяв в кармане парня подсоленную ржаную корку, дружно ткнулись Виану в плечо мягкими бархатистыми храпами. Парень разломил угощение пополам, а когда оно было благосклонно и несколько чопорно схвачено двумя парами черных губ, принялся осматривать четвероногих красавцев.
Кони были рослыми, пожалуй, побольше шестнадцати ладоней – не чета местным крестьянским лошадкам, – с тонкими, но крепкими прямыми но гами и изящными шеями. Темно-бурая шерсть была словно только что вычищена – лежала волосок к волоску, а хвосты и гривы ниспадали светлыми волнами, без единого колтуна. Виан, может, и не был знатоком лошадей, но искренне залюбовался этой парой, вполне сознавая, что на сельском подворье таким красавцам не место. Можно, конечно, подержать их здесь – но долго ли утаишь этакое шило в мешке? Хорошо, если конокрад какой не прознает, но по округе разговоры точно пойдут.
Странный ушастый конек, видимо, разгадал его мысли.
– Иди-ка ты спать, парень, – сказал он, – утро вечера мудренее. За ночь никто коней не сведет, это я обещаю, а там посмотрим.
Он отвернулся от Виана, ткнулся в траву и принялся жевать с нескрываемым отвращением.
– Буду я тебя звать Коньком-горбунком, – решил Виан.
– Что? – конек чуть не поперхнулся клевером. -Почему горбунком?
– А впрочем, – согласился он, скосив глаз на собственную горбатую спину, – хоть горшком зови, только в печь не сажай. Но
