«Декроне»? Казалось, на своих расцвеченных парусах она прилетела из тех непостижимых, фантастических краев, где обитают жар-птицы.
Она пленяла взор.
Сферическая корма из разноцветного венецианского стекла, позолота мачт, сверкающая медь поручней, красное дерево палубных построек, убранные штофом всех колеров каюты, диковинные позументы, мебель, выполненная лучшими краснодеревцами столицы, нежнейший шелк балдахина, персидские ковры, бархатные портьеры, трапы, обитые оленьей шерстью, — такова была яхта «Декроне», морские покои Зимнего дворца.
Императрица со свитой, послами иноземных государств, министрами кабинета вступила на палубу. Мичман Лаптев, подтянутый, сияющий белым парадным мундиром, с кортиком, сверкающим холодным форельным блеском, отдавал государыне репорт.
Гремело матросское приветствие:
— Виват! Виват! Виват!
Салютовали бортовые пушки.
«Санкт-Петербургские ведомости» сообщали: «Ея Императорское Величество изволили прибыть ко флоту на золотой яхте „Декроне“».
И в центре этих событий, имеющих едва ли не державное значение, был мичман Лаптев!
На кроншлотском рейде яхта не задерживалась.
Учинив смотр эскадре, государыня повелела держать курс в балтийские просторы.
Мичман допускался к руке Анны Иоанновны. Ее благосклонность не осталась незамеченной. Приближенные с любопытством оглядывали любимца императрицы.
— Доволен ли службой?
— Да, Ваше Величество. Ваша милость высока.
— Чай, до сих пор не можешь опамятоваться от приговора следственной комиссии?
— Вы не позволили свершиться неправедному правосудию, Ваше Величество.
— Тоскуешь ли по командиру Дефремери?
— В моей памяти он будет жить всегда.
— Ты раньше служил под Берингом?
— Да, Ваше Величество.
— Вон какие командиры тебя выбирали! Старайся. Я довольна тобой. Яхта хорошо убрана.
Во время волнения на море Харитон сам становился за штурвал.
В такие минуты чувствовал, что в руках его не штурвал с медными рукоятками, послушный малейшему движению, но колесо Фортуны!
На всех парусах летела яхта «Декроне», разрезая острым носом пенистые валы.
Море качало яхту, как расписной корабль-игрушку. Ветер рвал радужные флажки на реях. В вечернем небе зажигались звезды, на мачтах вспыхивали огни иллюминации. Дворцовые оркестранты рассаживались на юте. Звучала музыка. И тогда яхта напоминала игрушку не только расписную, но и музыкальную.
Харитон переживал счастливые, ничем не омраченные дни. Поселился он в дядькином доме на Карповке. Удачно женился. Через год родился сын. Назвал его Капитоном.
Появился и выезд из трех орловских рысаков. Чего еще желать?
Однажды в Месяцеслове прочитал: «Человек есть малый мир в многотрудной жизни». Малый его мир, как малая планета, вращался вокруг императорского двора, балов в самых знатных домах, ассамблей в царских дворцах…
Харитона не оставляло ощущение, что с каждым днем поднимается по вантам — все выше и выше. И вот-вот вступит на поднебесную высоту и весь мир всеми своими сияющими сторонами откроется перед ним.
Так летели годы, обещая благополучие, карьеру, почет.
И вдруг…
ДРУЖЕСТВО
Беринг уже собрался было в Охотск, когда до него дошли ужасные вести: умерли от цинги командиры двух отрядов — Питер Ласиниус и Василий Прончищев. Трудно описать горе командора. Человек волевой, в действиях решительный, тут он растерялся. Как быть дальше? Кем заменить погибших? Продолжать ли вообще северный поход? Капитан-командор направляет в Санкт-Петербург адъютанта Дмитрия Лаптева: что думает обо всем этом Адмиралтейств-коллегия? Каковы будут дальнейшие указания?
Дмитрий в столице. Четыре года не видел он брата.
Тот же дом на берегу Карповки. Якорь у ворот, похожий на спрута. И вот — встреча…
— Димушка?! Ты?
Глаза Дмитрия увлажняются, трется щекой о щеку Харитона.
— Какой же ты… совсем седой.
Невеселый у них разговор. Харитон бледен. Столько сразу навалилось! Как осознать душой и умом то, об чем поведал брат! Уже поздним вечером Харитон не сумеет сдержать своих чувств, горько воскликнет:
— Боже милосердный, оправданно ли все это? Такие люди… Зачем?
И через минуту устыдится своих слов:
— Да нет! Я все понимаю. Я все понимаю, Димушка… Но как подумаю, что нет Василия… И Таня… Какой же это путь гибельный!
Сообщением Дмитрия Лаптева удручена и Адмиралтейств-коллегия. Немедля поднимают головы противники экспедиции: «Разорение казны! Люди напрасно гибнут!»
Несколько дней продолжаются споры: быть северным походам или не быть? Может, ограничить экспедицию только Беринговым плаванием к берегам Америки?
Глава Адмиралтейств-коллегии Головин, старый морской волк, кладет конец сомнениям:
— Изыскание северного пути нельзя остановить. Сие дело доставит отечеству великую и бессмертную славу.
Командиром бота «Иркутск» назначен Дмитрий Лаптев. Предписано проторить путь от устья Лены к колымским берегам.
Летом Харитон отправлял жену с сыном в родную деревню Пекарево. Дома хозяйничал один. С Дмитрием почти не виделся. Брат спозаранку убегал. Капитан бота — сколько сразу забот! Такелаж новый потребен. Справить множество всяких бумаг. Команду подобрать. Из сорока пяти членов экипажа бота «Иркутск» в живых осталось менее половины.
Да и Харитону хлопот предостаточно. Яхта «Декроне» введена в Неву. Просмолка, покраска ботов. Паруса заменить, каюты подновить…
Скоро братьям расставаться. Грустно. Когда теперь увидятся? И острая тоска — увидятся ли?..
Однажды Харитон вспомнит:
— Не запамятовал, как перед вашим отъездом на кладбище ходили?
— Помню.
— У меня тогда было предчувствие… нехорошее.
— Ты о чем?
— Надпись на могиле. Не сказал вам тогда. Знаешь, что там было сказано? «Всяк путешествующий к гробу присмотрися».
— Чудак. Не всякий ли живущий должен о гробе помнить? Ты ведь тоже на своей яхте путешествуешь.
