лукавства в этих моих словах. Сотоварищи мои Коля Крашенинников, Мишенька Головин, Фридрих Рихман небось уже и университетской науки отведали. А мои годы учения на прежнем месте остались. Молю провидение, чтобы благодетель Паллас не оставил меня. Воспротивится Тауберт дальнейшему моему учению — попрошусь в кунсткамеру.
Сегодня собирал окаменелости, моллюски, водоросли. Вода отступила от берега, ветер до костей пробрал. Кто поверит, что на дворе июль? Остяк Вану отыскал желтый камешек, а внутри то ли паучок, то ли букашка какая. Морская кунсткамера на ладони. Вот мера времени. Вот когда понимаешь, сколько тысячелетий позади и сколько их будет после. И еще подумалось: не есть ли ты сам такая букашка в подлунном этом мире? Ползешь, ползешь, ползешь. Ан, нет. Дай мне судьба крылья, полетел бы по побережью на запад, к Каниному Носу. Отсюда недалече.
Глава, в которой читатель прощается с героем повести
В последних числах августа Зуев и Вану без особых приключений возвратились в Березов.
Оголились деревья. Обь в седых барашках ежилась, сопротивляясь ветру с Ямала.
Атаман Денисов встретил Зуева как родного человечка.
— Живой… Братец ты мой…
Волосы Зуева спутались, щека щеку достает, глаза жесткие. Кашляет. Допекла, допекла тундра полярная. Какие пространства одолел, скажи кому…
— Зови команду!
Зуев не тронулся с места.
— Дядьку Шумского не уберег. — В горле запершило. — Помер крестный.
— Вон как.
— Не уберег…
— Да ведь дело такое… Не стариковская забота в тундры ходить.
— Это, атаман, особый был старик.
— Как он чучела делал! А как убивался, когда ты в Небдинские юрты ходил! Господи, прими его душу грешную…
Помолчали.
— Ерофеев в слободе?
— Дончак? — спросил атаман.
— Ну.
— Нет, не появлялся. А с тобой его, что ли, нет?
— Покинул отряд. И в Сале-гард не приходил?
— Не было у нас дончака.
Атаман горестно покачал головой.
— Думаешь, погиб? — спросил Зуев.
— Другого пути, кроме Березова и Сале-гарда, тут нет. Одна дорога — Обь. По ней ходим…
Сухими глазами Зуев смотрел сквозь слюдяное окошко. Лошадь у плетня. Стог сена. Вдали стена леса.
Снаружи кто-то подошел к завалинке и, приставив ладони ко лбу, вглядывался в избу.
Петька!
Зуев вышел во двор.
— Ждал во все жданки, — кинулся к нему мальчик. Петька окреп, постригся в кружок — настоящий казачонок.
— Да ты скоро атаманом станешь! — сказал Зуев. — Меня ростом догоняешь.
— Атаманом не хочу.
— Что так?
— А так.
— Жизнь ничего?
— Известное дело — сиротская жизнь.
Они медленно брели по улице. Сбоку — верный Петькин пес Бурый.
— Вася, я вот что надумал, — сказал Петька. — Хочу быть натуралиссой.
— Чего? — Зуев попытался улыбнуться. — Натуралистам медалей не дают.
— На кой мне медаль. Помнишь, говорил — в Тобольске есть школа.
— Есть.
— Буквы кой-какие знаю. А счету выучусь. Или с собой бери. Куда хошь пойду. Чего хошь добуду.
— Добытчик ты известный. Да не могу взять с собой.
— Мал, да?
— У нас дорога долгая. А вот насчет тобольской школы — тут резон есть.
Денисов поддержал Зуева — богоугодно пристроить сироту. Мальчонка справный. За коштом дело не станет. Худо-бедно, а на кошт березовские казаки соберут деньжат.
Вану пропадал у своих сородичей.
Зуеву показали приземистую юрту без окон. Свернувшись калачиком, Вану спал на кошме. Тлел очаг. Баба в залатанном кафтане раскачивала люльку, подвязанную к матице.
Ни слова не говоря, Зуев толкнул остяка. Тот даже не пошевелился.
— Зацем присёл? Спит музенек! — вскричала баба.
— Муженек?
— Хоросий музенек.
— Послушай, Вану мой проводник. Он ходил со мною к морю. Теперь я ухожу в Тобольск.
— Уходи, уходи. Ты — русский, уходи к русским. Вану со мной зить будет.
За несколько месяцев совместного путешествия Вася привязался к остяку. Ему был мил этот бесхитростный, славный человечек. Жаль расставаться. Махнул рукой:
— Черт вас разберет…
Что осуждать остяка? Дошел до Карского залива, претерпел все тяготы мучительной дороги по тундре. Как и обещал.
Атаман Денисов выделил на обратный путь четыре лодки с казаками. Поклажа — чучела, коллекции — заняла много места. Казаки, обещал атаман, помогут Зуеву добраться до Тобольска, отправить в столицу багаж.
Зуев просил Денисова передать остяку деньги. Вместо пяти рублей отвалил четвертную, третью часть своего годового оклада.
Казаки уже взялись за весла, когда к берегу прибежал Вану. Был он весел, что-то выкрикивал.
— Стой, стой. Вану с Васей пойдет.
Вану, высоко поднимая ноги в кожаных чарках, торопливо шлепал по мелководью, вскарабкался на лодку.
— С тобой пойду. Не буду жениться.
Казачонок Петька подобрал под ноги мешок с пожитками. В мешок он сложил все свое имущество — лук, стрелы, беловятки, пару холстинных рубах, чулки, пимы.
— Садись рядом, — сказал Петька.
Остяк набрал пригоршню воды, плеснул в лицо. Песенка складывалась сама по себе, рождалась, как ручеек, пересчитывающий камешки. Вану прилежно перечислял слова: Зуев, Тоболесск, тундра, тайга,
