натуралисса.
Возле остяка в деревянной клетке спал белый медвежонок.
Почти все население Березова высыпало на берег. Явился и атаман Денисов. Он был в полной воинской амуниции, в руке мушкет.
— Зуев Василий, прощевай! — крикнул атаман. И дал залп из мушкета в воздух.
— Про-о-оща-ай, Денисов!
— Зуев Василий, пути тебе счастливого! — Атаман помахал рукой и что было сил — лодки уже отошли далеко — сипло проорал: — Сим победиши!..
А по песчаной отмели, вровень с лодками, бежал пес Бурый. Он сердито звал Петьку. Насторожа уши, останавливался, ожидая знакомого, сызмальства узнаваемого отклика.
Потом Бурому преградила дорогу глубокая излучина. Он носился вдоль кромки воды.
И долго-долго еще слышался отчаянный, захлебывающийся от смертной тоски лай собаки…
Через несколько месяцев по приезде Василия Зуева в Красноярск Паллас писал в Академию наук:
Я должен сего гимназиста хвалить. Зуев своею ездою через северную болотистую страну, называемую тундрой, доставил первые известия о состоянии и естественных продуктах сей северной страны и северной части Уральского горного хребта. Описал он рыбную и звериную ловлю в тамошней стране и сделал нужные коллекции и модели. Да сверх того собрал достопамятные известия о нравах и обыкновениях остяков и самоедов, а также сочинил словари чистого остяцкого и самоедского племени, их языков. Привез он и живого белого медвежонка. Через то мог я сделать описание сего, зоологами не описанного зверя…
Дойдя до Ледяного моря, дал точное положение Карской губы.
Так ученые России впервые узнали о гимназическом питомце Василии Федорове Зуеве, самом юном землепроходце в мировой географии.
ЭПИЛОГ
Грустно расставаться с Василием Зуевым. Мне дорог этот подросток. Чувство такое, точно он мой современник, а не человек, который жил почти двести лет тому назад. Может быть, это чисто личное восприятие, не знаю. Читая его записи, книги, статьи, я не переставал поражаться живости, близкой по духу, по времени простоте зуевского слога, такой знакомой мальчишеской непосредственности, с какой он воспринимал мир. Разве мы не так удивляемся всему новому и необычному, что окружает нас? Разве нынешним мальчишкам не присуще, как Зуеву, желание что-то открыть для себя и для людей, не созвучно его любопытство?
Проходят годы, десятилетия, века, а стремление найти свой «чаятельный берег» — не обязательно географический — как эстафетная палочка, передается из поколения в поколение, от одного времени к другому. Так было, так будет всегда. И мне кажется, что школяр и землепроходец XVIII века Василии Зуев принадлежит к тем счастливцам, кто имеет завидное право передать сегодняшнему сословию мальчишек эстафетную палочку мужества, умения преодолевать любые трудности на пути к достижению благородной цели.
Наверно, не все удалось мне увидеть и угадать в характере и деяниях моего реального героя. Утрачены многие документы, забыты многие факты. Но даже и то, что сохранилось, со всей очевидностью свидетельствует: свершенное Василием Зуевым в отроческие годы — пример поразительный и редкий в истории географических путешествий. В юные свои годы Зуев сделал то, что не всегда под силу куда более опытному и зрелому человеку. Вот почему мне так близок и дорог этот подросток. Вот почему нельзя не отдать должное новизне им содеянного, смелости и доброте. Вот почему одновременно испытываешь и чувство горечи, что Василий Зуев незаслуженно забыт потомками.
Как же сложилась дальнейшая жизнь моего героя?
По возвращении в Санкт-Петербург из длительного сибирского путешествия — в общей сложности оно продолжалось пять лет — Зуев был обласкан учеными мужами. Да и как было не дивиться бесстрашию, наблюдательности, одержимости вчерашнего школяра? Паллас гордился ценными изысканиями своего ученика — ведь он, по существу, заново открыл обитающие в тундре народности! Конференц-секретарь Академии наук знаменитый математик Иоганн Эйлер писал: «Зуевым Академия наук весьма довольна…» Это высокая оценка: сама Академия воздавала должное питомцу гимназии! Поэтому, когда вскорости понадобилось отправить за границу для обучения самых способных юношей, первым был назван Василий Зуев.
До сих пор в архивах Лейденского университета хранится документ, где сообщается, что 21 ноября 1774 года Зуев «зачислен студентом в академические списки».
Отправляясь в Голландию, он получил инструкцию — «положить в учение твердые основания в физике, химии, анатомии, физиологии, не упуская при этом всех частей натуральной истории».
Вот сохранившееся расписание его занятий:
7 часов утра — ботаника.
8 часов утра — анатомия.
9 часов утра — экспериментальная физика.
10 часов утра — физиология.
11 часов утра — химия.
12 часов — география.
14 часов — естественная история.
16 часов — врачебная практика.
18 часов — французский язык.
И так ежедневно: с 7 утра до 18 вечера!
Последние два года Зуев учился в одном из лучших европейских университетов — Страсбургском. Здесь он защитил диссертацию сразу по двум темам — «Теория превращения насекомых» и «Исследование перехода животных из одной области в другую» (о перелетных птицах).
По приезде домой Зуев назначается адъюнктом, или, как тогда говорили, товарищем академика. Академиком был Петер Симон Паллас; он по-прежнему видит в товарище по экспедиции сподвижника и верного ученика.
Много времени Василий Федорович Зуев отдает работе в кунсткамере, систематизирует привезенные из Сибири коллекции и всяческие «достопамятности».
По натуре он не кабинетный ученый. Человек, познавший в юные годы вкус к путешествиям, не в силах усидеть в музейной тиши. Манят дальние пути. И Паллас не может не разделить эту тягу молодого адъюнкта к вечным кочевьям, к трудным дорогам… Хотя Россия к тому времени была изучена достаточно полно, однако оставались «нетронутыми» обширные территории между Бугом и Днепром. Организуется новая экспедиция — к Черноморью! Ее возглавляет Василий Зуев.
Это также было поразившее воображение современников путешествие. О нем, спустя несколько лет, наш герой издаст книгу под названием «Путешественные записки Василия Зуева от С.-Петербурга до
