сияющие глаза выдавали ее с головой.
Она стояла на лестнице, когда передняя дверь распахнулась и Онелоу внес в дом два чемодана. Следом за ним вошла Беатрис Сэндборн. Габриэлла застыла и вцепилась руками в перила. Ноги стали как ватные.
Беатрис сделала вид, что не замечает ее, отдала какое-то приказание дворецкому и, когда тот ушел, повернулась к своей невестке.
– Значит, это ты поймала моего сына в капкан брака? – скорее утвердительно, нежели вопросительно сказала она. – Я леди Сэндборн, а твое имя…
Габриэлла чуть было не сказала «та шлюха», но вовремя опомнилась и робко представилась:
– Габриэлла Леко… то есть Сент-Джеймс. Стушевавшись под критическим взглядом женщины, она сделала неловкий книксен. Мадам Маршал уверяла, что именно в таком поклоне следует склоняться перед знатными особами, но то было во Франции, где совсем иные законы, поэтому на мать Питера ее поклон произвел обратное впечатление.
– Какая дерзость! – с негодованием воскликнула Беатрис. – Да что ты себе позволяешь, девчонка!
Габриэлла не поняла, что сделала не так, но на всякий случай извинилась.
– Прошу прощения, леди Сэндборн. Я еще не привыкла обращаться к аристократам как к равным.
Эти слова еще больше рассердили Беатрис.
– Я вижу, ты так же любишь дерзить, как и делать глупости, – надменно проговорила она.
– Глупости? – тупо переспросила Габриэлла. О какой глупости она говорит? Точнее о какой именно глупости, потому что в последнее время Габриэлла вели себя, действительно, не очень-то умно.
– Онелоу сказал мне, что ты решила уединиться на третьем этаже в комнате гувернантки, пояснила Беатрис. – Ясно, что ты новичок и не привыкла жить в приличном доме, иначе ты бы знала, что жене хозяина не следует выбирать апартаменты, расположенные далеко от гостиной и кухни. Кроме того, ты не думала о слугах. Многие из них уже в летах и не могут таскаться вверх-вниз по лестнице только для того, чтобы исполнить твои капризы.
Габриэлла покраснела и опустила глаза.
– Прошу прощения, об этом я не подумала.
– Это более чем очевидно, – Беатрис бросила перчатки на стол и принялась откалывать шляпу. – Ну а теперь, когда ты подумала, будь добра: выбери себе комнату напротив или смежную со спальней моего сына и покончим с этим вопросом.
Леди Сэндборн отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена, а Габриэлла понурила голову и поплелась в гостиную. Там она устало опустилась на кушетку возле окна и уставилась в сгущающиеся сумерки. Девушка с трудом сдержалась, чтобы не разреветься.
Герцог Карлайлз стоял у дверей особняка Леко и все не решался позвонить. Лицо его пылало от гнева.
Розалинда забросала любовника записками, умоляя его прийти, но герцог все откладывал свой визит. Он был страшно зол на Розалинду за то, что она ослушалась его и явилась на свадьбу. Ее поведение просто пугало его, он не знал, что и думать.
Похоже, пришла пора объясниться, но как же ему не хотелось этого делать!
Розалинда стояла у камина. Сегодня она, вопреки обыкновению, надела наглухо застегнутое платье без всяких украшений.
– Наконец-то, ты соизволил явиться, – она бросила на него уничижающий взгляд, который заставил герцога остановиться на полпути. – Ну что? Чемоданы распакованы, трофеи развешаны, а ружья вычищены? И ты, разумеется, уже успел навестить своего букмекера и выслушать все парламентские сплетни. А как насчет кошек? Милые зверюшки накормлены? – она словно выплевывала слова. – Как мило, что ты подумал и обо мне. Конечно, тебе сначала нужно было позаботиться о более важных и, главное, неотложных делах.
– Розалинда, – пробормотал Карлайлз, совершенно сбитый с толку.
Все, что он ранее намеревался ей сказать, почему-то вылетело из головы.
– Дорогая, что на тебя нашло;
– Ах, что на меня нашло! – взорвалась «дорогая». – Я трижды посылала за тобой вчера вечером и еще два раза сегодня утром. Ты думаешь, я делала это для собственного удовольствия? Я отчаянно нуждаюсь в тебе! Где ты был?
– Ну-ну, не глупи, сказал он, принимая позу оскорбленной невинности. – Я же не мог все бросить и бежать к тебе сломя голову. У тебя истерика, Розалинда, и я надеюсь…
– Истерика? Черта с два! – она, сверкая глазами, пошла к нему. – Клементина сказала мне, что Сэндборн вернулся в Лондон один! Она видела его у «Брукса» вчера вечером. Ты понимаешь, что это значит? Он оставил Габби в Сассексе. Затащил в какую-то заплесневелую дыру и бросил там одну!
Герцог скрестил руки на груди и непонимающе уставился на Розалинду.
– Даже если так, то это не мое дело, – невозмутимо пробормотал он. – Граф женился на девчонке и волен делать все, что угодно. Теперь это его забота, а не моя… и не твоя.
Розалинда выпрямилась и с пугающим спокойствием проговорила:
– Ты прав, это не твоя забота. Габриэлла никогда не была твоей заботой… пока ты не решил, что она угрожает твоей бесценной фамильной чести. А ведь имя Карлайлз даже не упоминалось в связи с ней. Ты сам примчался и бесцеремонно вторгся в жизнь своей дочери, которую раньше и дочерью-то не считал, – она помолчала и, горько взглянув на него, продолжала: – Видит Бог, как бы я хотела верить в то, что ты любишь меня. И я верила в это. Все двадцать лет верила, что наша любовь превыше всего. Верила, что супружеские клятвы не имеют никакого значения, но я ошибалась, верно? Я поняла это только сейчас, когда
