Тинкер кивнула; слезинки выкатились из глаз и потекли по щекам.
– Я тебе нравлюсь? – спросил он. Сначала она покачала головой, но затем решительно кивнула. – Я тебе не просто нравлюсь, а очень нравлюсь? – перевел он. Она кивнула еще более определенно. – А ты могла бы… когда-нибудь… полюбить меня? – спросил он так тихо, что если бы она не захотела отвечать, то могла бы притвориться, что не расслышала. Тинкер заставила себя посмотреть ему в глаза и наклонила голову – короткий кивок, молчаливое, но безусловное «да». А потом она кинулась к нему на шею, обеими руками обняла его и потянула вниз, так что они оказались лежащими рядом. А потом она приподнялась и стала горячо целовать Тома в лицо и в шею.
– Здесь, и здесь, и здесь, – бормотала она, неожиданно страстно впечатывая губы в каждый доступный ей дюйм его лица, пока он не засмеялся, потому что она щекотала ему ухо и нечаянно заехала локтем в подбородок.
– Подожди, – выдохнул он, ловя ее руки и удерживая их. – Что же дальше? Тинкер, милая Тинкер, пожалуйста, скажи мне. Я же знаю, ты умеешь говорить, когда ты в настроении, ты ведь разговаривала со мной раньше.
– А что обычно ты делаешь дальше?
– При чем здесь обычно, сегодня все необычно. Я впервые в жизни влюбился.
– Я тоже.
– Наконец-то ты это сказала! – с торжеством воскликнул он.
– Нет, не сказала.
– Ты сию секунду сказала, что влюблена в меня, – настаивал Том.
– Нет, не сказала. Ты пришел к такому заключению. Я, Тинкер Осборн, люблю тебя, Том Страусс. Вот теперь сказала. Уфф… и сразу стало легче.
– Повтори!
– Заставь меня, – поддразнила она.
– А, так ты просишь об этом, ты этого хочешь, да?
– Это угроза? Или обещание? – проворковала она.
– О, Тинкер, ты хочешь свести меня с ума, правда ведь?
– Время покажет, – ответила она, стаскивая свитер. – Время покажет, и скоро, – повторила она, сбрасывая лосины и с улыбкой вытягиваясь на белом ложе во всем великолепии своей юной, нежной красоты.
Сдерживая дыхание, Том кончиком пальца притронулся к розовому бутону ее соска и тотчас почувствовал, как он отвердел.
«Безумец, настоящий безумец», – думал он, сбрасывая одежду. Она сведет его с ума, она вернет ему рассудок, она заменит ему весь мир.
11
– Фрэнки в ярости, – пожаловалась Эйприл Мод Каллендер, когда они столкнулись в вестибюле у доски объявлений. – Тинкер сегодня не ночевала здесь, и она ведет себя так, словно я в этом виновата, – а с каких это пор я стала хранительницей нравственности?
– А когда ты в последний раз видела Тинкер? – с интересом спросила Мод.
– Вчера за ужином. Потом она ушла с одним из этой компании, а мы с Джордан поехали в другой клуб и несколько часов танцевали. Теперь Джордан тоже ушла, и я осталась в полном одиночестве. Фрэнки звала после ленча пойти в Лувр, говорила, что мы еще недостаточно ознакомились с французской культурой. «Недостаточно ознакомились!» Слова-то какие! Так же моя бабушка говорила о Бетховене, когда мне было двенадцать лет. Фрэнки слушать не хочет, когда я объясняю, что в Париже, должно быть, найдется и более приятное занятие, чем смотреть эти бесконечные картины. Фрэнки превратилась в тирана, а я – ее единственная жертва.
– Лучше вместо этого пообедай со мной, – предложила Мод. – Я покажу тебе настоящий Париж, ну, во всяком случае, его маленький кусочек. Я уже много лет наезжаю сюда, порой надолго, и на то, чтобы узнать этот город хорошо, у меня ушло немало времени. И ты удивишься, узнав, как мало времени я провела в Лувре.
– Спасибо, Мод, господь услышал мои молитвы и послал мне тебя. Я пойду оставлю записку Фрэнки. Встречаемся внизу через пять минут, о'кей?
– Отлично.
«И действительно отлично», – подумала Мод. Она почти отчаялась застать кого-нибудь из девушек одну, без их вездесущей бонны мисс Северино. Первое правило работы любого интервьюера – это избавиться от бонны. И неважно, что это за бонна – официальный представитель по связям с общественностью, гид- переводчик, друг-любовник, сестра, мать, даже ребенок. Присутствие третьего лица для интервьюера меняет все: он уже не так свободно задает вопросы, а интервьюируемый, в свою очередь, отвечает не так открыто. В атмосфере официального интервью никогда не достигнешь того, что может дать свободно текущая беседа – обе стороны сознательно или бессознательно ведут себя так, словно все гувернантки мира сидят в углу, опустив глаза и делая вид, что читают журнал.
«И, кроме того, великолепно, что именно Эйприл первая ускользнула из-под присмотра Фрэнки», – подумала Мод. Она выделила Эйприл как наиболее вероятную претендентку на контракт с Ломбарди с самого начала, с момента встречи в аэропорту. Эйприл была классом выше остальных. Эйприл была моделью чрезвычайно высокого класса, она воплотила в себе тип красоты, признанный во всем мире, в котором соединились хорошие манеры и социальная стабильность.
Мод Каллендер происходила из старинной семьи с Род-Айленда, богатой связями и филантропическими традициями – а также собственностью, разбросанной по всему миру. Ее личный доход был более чем достаточен, чтобы жить припеваючи; ее работа давала ей определенную известность, а это самое главное для одинокой женщины, которая стремится участвовать в светской жизни Нью-Йорка. Мод всю жизнь
