вокруг уже никого не было.
Мы в ужасе переглянулись. Не видно было даже служителей, а за нами простирался бесконечный зал, конец которого можно было разглядеть только в телескоп. Перед нами был зал с Эль Греко и другой конец здания, окна которого выходили уже на сады Тюильри и две лестницы, одна, судя по указателям, к скульптурам, другая – к Галерее этюдов.
– Наверное, мы умудрились его проскочить. Или это ловушка, и никакого выхода здесь нет, – мрачно сказал Майк.
– По какой лестнице пойдем?
– Я не верю ни одной. Так можно проблуждать весь день. Когда я был бойскаутом, нас учили возвращаться тем же путем.
Я разрыдалась.
– Детка моя маленькая, не плачь. Я понесу тебя на руках, – сказал он, прижимая меня к себе.
– Нет… нет… у меня все в порядке с ногами, я могу идти… Я просто представила тебя в бойскаутской форме… Ты, наверное, был такой хорошенький… – всхлипывала я.
– Ты просто устала, вот и все.
– Признайся, что ты был хорошенький, – потребовала я сквозь слезы.
– Ну, не знаю, наверное. Если ты перестанешь плакать, я подарю тебе свою детскую фотографию.
– Нам что, действительно придется идти в обратную сторону? – спросила я жалобно.
– Или заночевать здесь. Слушай, у меня идея. Если ты не хочешь, чтобы я нес тебя на руках, тогда просто гляди в пол, а я тебя поведу. Ты устала из-за картин, мелькающих перед глазами.
– Ладно. Я прикрою глаза рукой. Пусть думают, что у меня разболелась голова от переизбытка впечатлений. Кажется, это называется синдром Стендаля.
Майк оказался прав – обратный путь был легче. Я умудрилась все-таки одним глазком взглянуть на волшебного Боттичелли и царственные руины Тьеполо. Грех было не взглянуть, раз уж мы здесь оказались.
– Вот указатель «К выходу»! – воскликнул Майк после того, как мы прошли добрых полмили.
– Ну на него-то мне можно посмотреть?
– Нет, а то у тебя сердце разорвется. Мы могли свернуть направо сразу после Фрагонара и спуститься по лестнице прямо к буфету. Этот чертов указатель повернут в другую сторону, поэтому мы его и пропустили.
– Буфет? – переспросила я в ужасе. – Ты что, собирался пропустить буфет?
– Теперь тебе понятно, почему из меня не вышло командира бойскаутского отряда? – спросил он уныло.
Мы съели по два огромных сандвича с ветчиной и сыром и с божественным французским хлебом, выпили по две чашки кофе с молоком и спустились по лестнице около выхода, которого я уже и не чаяла увидеть.
Мы стояли на улице, дышали живительным воздухом, и тут я вдруг поняла, что почему-то ужасно стесняюсь. Взглянув на Майка, я увидела, что он мучается приблизительно тем же. «Что теперь?» – спрашивали мы себя – ведь уже не было Лувра, из которого надо выбираться.
– Свидание еще не кончилось? – спросила я с вызовом. – Потому что если нет, то решать, что делать дальше, положено молодому человеку. У нас в Бруклине принято так.
Он засиял и потащил меня на стоянку такси, где даже была пара машин, потому что ленч еще не кончился.
– «Дю Лувр», – сказал он водителю.
– Тебе мало было? – недоверчиво спросила я.
– Это совсем другой Лувр, на Левом берегу. У нас будет день Лувра. Я так понял, что бруклинские девушки предоставляют решать все мужчине.
– Но они тоже имеют право голоса.
– Если тебе не понравится, Рыжик, мы туда не пойдем.
– Рыжик?
– А ты думала, я ничего не заметил?
– Ой, а я забыла!
– Ты просто думала о другом.
– Как это я забыла? А тебе нравится?
– Я просто обожаю твои волосы. И еще твой лоб, брови, глаза, нос, губы, особенно губы. Ты мне нравишься вся – с головы до пят. Каштановые волосы или рыжие – это неважно. Ты великолепна.
– Тебе слишком многое нравится, – пробормотала я осторожно. Он что, шутит?
– Едва-едва. Меньше – это слишком мало, чем больше любишь, тем лучше.
Такси остановилось у какой-то скромной гостиницы на набережной Вольтер.
– Что это? – спросила я.
