камня коричневой гималайской яшмы, опущенной в кипящее масло. Его глаза не были раскосы, как глаза всех остальных послушников. Когда он встал с пыльной каменистой земли, вместе с остальными, под его холщовым красным плащом неявно, едва приметно обозначилась женская грудь.
Смуглый тсхам-па отряхнул красный плащ от пыли. Сделал шаг прочь от горящей в каменной чаше смолы. Вскрикнул: случайно наступил на осколок стекла. Нагнулся, задрал босую ногу, цепкими пальцами вытащил стеклянную занозу из пятки. В пыль монастырского двора капнула кровь. Когда тсхам-па выпрямился, на его лице не было заметно ни боли, ни муки.
Римпотше улыбнулся углами губ. Медленно, переваливаясь с боку на бок, как утка, грузный, одышливый, подошел к ученику. Положил руку ему на плечо, и желтая шелковая ткань огнем стекла с тяжелой грузной руки ламы на бедняцкую грязно-алую холстину одежд послушника.
– Хвалю тебя, женщина. Ты освоишь науку. Ты победишь смерть. Ты поймешь, Сенами, зачем все сгорает в священном огне и снова рождается из пламени. Помнишь начало гимна?
– «О ты, восстающий из вечного пламени, ты, ужасный, ярко горящий, как огонь при Конце Мира…» – мерно, равнодушно зазвучал на жаре, в пыли, молодой голос. Лама довольно наклонил грузную круглую, как каменный шар на ступе у въезда в монастырь, изморщенную голову.
– Верно, Сенами. Ты понимаешь, для чего мы обучаемся медитации и военным искусствам?
– Мы должны уметь погружаться в себя и уметь выходить наружу из себя, овладевая искусством нападения и защиты, ибо в мире все время, всегда идет Зимняя Война. Она идет всегда, необъявленная и без видимых причин. Иногда она стихает, ибо воинство Шам-Ба-Лы отдыхает.
– Ты знаешь, что новая Зимняя Война начнется на Востоке?
– Я верю, Учитель.
– Ты знаешь уже многое. Терпи. Молись. Внимай. Если ты будешь прилежна, ты станешь когда-нибудь римпотше, говорю тебе.
Женщина в монашеском одеянии наклонила бритую голову. Поклонилась учителю. Повернулась. Тихо пошла по каменистой дороге к воротам монастыря, где на ступах, украшенных гранитными шарами в виде упавших на землю красных лун, сидели два злобно скалящихся каменных льва. За женщиной по пыли тянулась узкая кровавая дорожка. Она глубоко поранила пятку. Красный грубый плащ трепал резкий жаркий ветер. Она шла, сжав обе руки в кулаки, чтобы не выпустить изнутри обретенный огонь.
