дуэний, которую за глаза называл Гаргульей[98], считая, что та внешне и по характеру похожа на драконовидную змею.
Приоткрыв дверь, он увидел при блёклом свете догоравшей свечи, мирно спавшую дочь, рядом – кормилицу, дуэньи расположились прямо подле двери на тюфяках. Гаргулья сладко всхрапнула, дон Алонзо с трудом подавил смех и прикрыл дверь.
Из трюма на палубу вела небольшая лестница, едва энкомендеро ступил на неё, как его обдало внезапно набежавшим ветерком. Ничего не подозревая о грозившей опасности, дон Алонзо поднялся наверх. Бледная луна освещала палубу…
Он тотчас заметил, что телохранители лежат в неестественных позах. Не успел он подумать: что же случилось, как ощутил укол в шею. Дон Гарсия машинально схватился за рану, его пальцы нащупали отравленный шип. Он хотел закричать, позвать на помощь, но язык, словно одеревенел. Сознание помутилось, энкомендеро рухнул на палубу, как подкошенный.
Первой проснулась Гаргулья и, увидев, перед собой индейцев, возопила:
– Прочь отсюда, нечестивцы! Как вы посмели нарушить сон моей госпожи?!
Папилоче усмехнулся, он владел языком колонизаторов, в отличие от своего отца, и прекрасно понял смысл слов, высказанных женщиной, обладавший на его взгляд ужасающей внешностью.
Женщины тотчас проснулись и в страхе воззрились на непрошенных гостей. Джованна, не успевшая прийти в себя после сна, и вовсе не понимала, что происходит.
Папилоче что-то произнёс на своём гортанном наречии. Его сподручные ринулись на женщин, схватили их, невзирая на крики, сопротивление и укусы (Гаргулья исхитрилась и так «куснула» своего обидчика в руку, что тот взвился от боли).
Джованна извивалась, словно змея, призывая отца на помощь. Папилоче приблизился ней и произнёс на ломаном испанском:
– Твой отец отправился к праотцам…
– Ублюдок! – возопила Джованна. – Ты убил моего отца?!
Папилоче своей сильной рукой схватил девушку за подбородок. Та, невольно умолкла.
– Твой отец пришёл на мою землю… Он убил мою сестру… – произнёс сын кацика. – Если бы ты не была дочерью моей сестры, я убил бы тебя!
Девушка знала, что её мать давно умерла и, что она была дочерью одного из здешних вождей гуарани. Именно от матери она унаследовала смуглую кожу и необычный разрез глаз. Неужели перед ней – её дядя?
Джованна попыталась сказать индейцу что-нибудь оскорбительное, но он с такой силой впился ей в подбородок, что вместо слов раздалось лишь невнятное мычание.
Женщин связали, заткнули им рты и вынесли на палубу. Джованна увидела мёртвых отца и телохранителей. В этот момент девушке показалось, что жизнь для неё закончена…
Тимаука встретил своего сына в условленном месте. За ним следовал отряд, нагруженный добычей.
– Где женщины? – коротко спросил кацик сына.
Тот приказал привести их.
Тимаука приблизился к пленницам, намереваясь разглядеть как можно лучше.
– Старые… – указал он жестом на кормилицу и дуэний. – А это она?.. – он кивнул в сторону Джованны.
– Да отец… – подтвердил Папилоче.
Кацик приказал развязать Джованну. Та гордо стояла перед кациком, даже не подозревая об их родстве. А ведь Тимаука приходился ей дедушкой…
– Она похожа на мою дочь… – коротко бросил кацик Папилоче. – Те же глаза…
После того, как отец удовлетворил своё любопытство, Папилоче приказал снова связать Джованну.
– Отправляйся с добычей в селение, – распорядился кацик, обращаясь к сыну. – Я же доставлю женщин…
Папилоче насторожился.
– Отец, ты слишком доверяешь испанцам…
Тимаука жестом прервал речь сына.
– Если мне суждено умереть, ты займёшь моё место. А теперь я хочу получить обещанных лошадей.
Папилоче прекрасно знал, что лошадь в полной упряжи – неслыханное богатство для любого гуарани. И потому ему будет не просто переубедить отца. Однако, он не намеривался отступать и всё нашёл нужные слова, дабы отец не отправлялся в испанский гарнизон – пусть Мендоса сам приходит в селение, приводит обещанных лошадей и забирает женщин. Всё равно их никому не продашь.
Тимаука всё же задумался над словами сына и, в конце концов, решил, что тот прав. Он намеревался совершить «сделку» с испанцем в своём селении, а для этого отправить ему весточку.
Небольшой отряд под предводительством Тимауки двинулся в касикасго. На протяжении всего пути кацик думал, что две лошади в полной упряжи за пленницу – слишком скромная плата со стороны коменданта. В конце концов, девушка – его внучка.
И он, вождь племени, фактически отдаёт свою родственницу испанцу. Да, если бы не его помощь, вряд ли бы комендант заполучил столь лакомый кусочек. С такими мыслями Тимаука приближался к селению, в конце концов, решив, что стоит попросить ещё одну лошадь. (Кстати говоря, об авансе в размере десяти аркебуз он уже благополучно забыл…)
Ещё с вечера Мендоса прибыл в гарнизон с отрядом своих matones, где намеривался встретиться с кациком, и сообщил командиру:
– У меня есть сведения, что гуарани захватили знатную синьорину и разграбили её имущество. Возможно, какой-то вождь намеревается сделать её своей женой…
У командира гарнизона округлились глаза.
– Какая дерзость, дон Риккардо! Неслыханно! Пленить белую женщину! Эти гуарани, хоть и считаются замиренными и поклоняются Деве Марии, но в душе остаются сущими дикарями. – Возмущался он.
– Вот именно, и поэтому наш долг освободить молодую синьорину.
– Разумеется, дон Риккардо! – с жаром согласился командир гарнизона. – Я с удовольствием подстрелю десяток гуарани! Аркебузы, полученные мной в прошлом году в полном порядке, можете не сомневаться!
В этот момент Мендоса не пожалел, что выписал из Асунсьона новое оружие для гарнизонов (часть устаревших аркебуз он, кстати, преподнёс Тимауке в качестве задатка). Правда, коменданту обошлось это в кругленькую сумму. Но он не расстроился, намереваясь наверстать упущенный доход с торговли рабами.
Он планировал освободить Джованну, безжалостно уничтожив гуарани: Тимаука и Папилоче слишком много знали. Их судьба была предрешена. Впрочем, Риккардо был уверен, что Папилоче с добычей отправится в селение, а в гарнизон прибудет только Тимаука в сопровождении немногочисленных воинов. Значит, Папилоче придётся заняться несколько позже…
И вот теперь он с нетерпением поджидал индейцев, затаившись с небольшим отрядом аркебузиров в сельве на подступах к гарнизону. Мысли о Джованне вызывали у Мендосы чувство упоения, ещё немного и она будет принадлежать ему.
Но, увы, Тимаука в назначенное время так и не явился. Командир гарнизона решил, что сведения, которыми располагал дон Риккардо, не были правдивыми.
Мендоса в бешенстве метался по гарнизону. Он уже учинил разнос командиру за какую-то ничтожную провинность, а так, в общем, придраться было не к чему – в гарнизоне царил полный порядок.
Наконец, выпустив пары, Риккардо уединился в кордегардии[99] со своим помощником Ансельмо Эрнандесом.
– Чёрт бы подрал этого хитроумного кацика! – ярился Мендоса. – Теперь я должен идти к нему на поклон! Неужели он что-то заподозрил?..
– Вероятно, да … – ответил Ансельмо, наполняя чашу вином. – Выпейте, дон Риккардо, вам надо
