Секейра не жалел денег для экипировки своего войска), рассредоточился под прикрытием деревьев, постепенно окружив редукцию.
Прогремели первые выстрелы.
…Фернандо и викарий метались среди раненых индейцев, пытаясь хоть чем-то облегчить их участь. Оставшееся в живых гуарани продолжали обстреливать португальцев из луков. Но силы были явно неравны, ряды стрелков заметно редели. Зато португальские аркебузиры усилили огонь.
Фернандо понимал: всё погибло. Сколько раз он направлял де Торресу прошение, дабы тот разрешил вооружить индейцев ружьями и обзавестись редукции хотя бы одной пушкой. Но, увы! Диего де Торрес не мог принять столь важное решение в единоличном порядке и свою очередь отправил викария в Япейю, дабы тот переговорил с провинциалом де Ривертесом и убедил в необходимости вооружить отряд гуарани в целях самообороны.
Пока вышестоящие иезуиты раздумывали, бандейранты напали на миссию, и ей грозило полное уничтожение.
После того, как поток стрел, низвергаемый с крепостной стены, иссяк, де Кампус приказал бандейрантам идти на приступ редукции. Они без труда выбили ворота бефроем[119] и ворвались на территорию Сан-Игнацио. Взору португальцев предстала совершенно пустая площадь…
– Они затаились в домах! Тащить всех сюда, на площадь! Женщин отдельно от детей! – возопил де Кампус, уже готовый насладиться лёгкой победой. – Найдите иезуитов! Приведите их ко мне!
Но искать иезуитов не пришлось. Перед взором разгорячённых кровью португальцев, тех, кто ещё не успел заняться грабежом и насилием, предстали патер Фернандо Кастилья и викарий Огюст де Руэрг.
– Опомнитесь! Вы на территории испанской короны! – Фернандо пытался воззвать к разуму де Кампуса, отлично владея португальским языком.
Тот же с нескрываемым любопытством воззрился на иезуита. Тем временем португальцы согнали на площадь женщин, детей, стариков и мужчин, не успевших погибнуть на крепостной стене. Молодые женщины кричали, прижимали к груди младенцев. Некоторые из них только недавно родились…
– Тем приятнее предаваться насилию! – в свою очередь по-испански, тоном победителя ответил де Кампус иезуиту, не без удовольствия обозрев площадь.
Сподручные де Кампуса вырывали детей из рук матерей, уносили их на другой конец площади и кидали прямо на землю.
– Синьор! Вы же христианин! – не унимался Фернандо, перейдя на родной язык. – Пощадите хотя бы детей! Позвольте мне уйти с ними… – предпринял он последнюю попытку.
– Ты намерен вскормить их грудью? – с издёвкой поинтересовался де Кампус. Бандейранты заржали, довольные шуткой своего предводителя.
– Если потребуется, то – да! – решительно возопил иезуит.
Всё это время викарий Огюст де Руэрг хранил молчание. До слуха иезуитов донеслись истошные вопли женщин. Что с ними делали бандейранты, догадаться было нетрудно…
– Вы преступили черту… – произнёс он, глядя на де Кампуса. – Вы станете врагом ордена иезуитов…
Бандейрант разразился демоническим смехом.
– Я?! Вашим врагом! Я ненавижу иезуитов! Вы разорили моего отца! – презрительно бросил он викарию.
– Не может быть, – спокойно возразил де Руэрг, – орден не занимается подобными вещами. Вас явно ввели в заблуждение. У ордена другое предназначение…
– И какое же? Властвовать душами людей? – яростно воскликнул де Кампус и тот же отдал приказ одному из своих подручных, кивнув в сторону орущих детей: – Заткни глотки этим маленьким ублюдкам!
Бандейрант обнажив меч, подошёл к младенцам, беспорядочно лежавшим на земле, и, не раздумывая, пронзил одного из них клинком…
Фернандо показалось, что земля уходит у него из-под ног. Однако убийство младенца ничуть не смутило бандейрантов, для них это было привычным делом.
Огюст де Руэрг осенил себя крестным знамением, быстро прошептал молитву, и нащупал правой рукой стилет, спрятанный в рясе. Отправляясь в Парагвай, он прихватил оружие с собой, невзирая на то, что его ношение было позволительно членам ордена лишь в исключительных случаях.
Улучив момент, когда телохранители Антонио де Кампуса отвлеклись, иезуит бросился на него и вонзил стилет прямо в горло.
– Умри, исчадие Ада! – возопил Огюст.
Кровь хлынула изо рта де Кампуса, он захрипел и начал медленно оседать, с удивлением взирая на викария. Опомнившись, телохранители устремились к нему, но было уже поздно.
– Проклятый иезуит! – с ненавистью возопил один из телохранителей и с обнажённой эспадой бросился на Огюста. Тот возвёл взор к небесам, мысленно призывая Господа принять его душу в свои объятия.
Фернандо, пребывая в оцепенении, наблюдал, как бандейрант мечом кромсает тело Огюста на куски.
Наконец, он очнулся, понимая, что всё происходящее – явь и только что португалец растерзал его лучшего друга и брата по ордену.
– Остановитесь… Его надо предать земле… – едва слышно вымолвил он.
– Смерть иезуитам! – возопил убийца, закончив кровавую расправу, и начал наступать на патера.
Этого призыва было вполне достаточно, чтобы обезумевшие от смерти и крови бандейранты набросились на Фернандо…
День Святого Матфея приближался с неумолимой быстротой. В асьенду El Paraiso стекались участники и зрители предстоящего празднества. Мендоса сильно волновался, понимая, что португальцы – уже на территории Гуайро, но всячески старался скрыть своё состояние за напускной весёлостью и беззаботностью.
В этот раз комендант Энкарнасьона позволил покинуть гарнизоны не только офицерам, но и сержантскому составу, оставив солдат без должного руководства. Он рассчитывал, что простые солдаты не окажут сопротивления португальцам, заперевшись за стенами фортов, те же в свою очередь беспрепятственного минуют границу (весьма условную, ибо в сельве обозначить её практически невозможно) и устремятся вглубь испанских территорий. Там же их встретят matones под предводительством верного человека, так как Ансельмо Эрнандес должен непременно присуствовать на корриде, дабы не порождать подозрений в дальнейшем.
…Трое танцоров во дворе асьенды исполняли пасодобль[120], танец имитирующий корриду. Партнер, облачённый в «костюм огней», искусно сшитый из бежевой замши и расшитый золотыми нитями, изображал тореро[121], а партнерша в алом одеянии – его мулету[122], которым тот дразнил быка.
Под ритмичные звуки музыки тореро «играл» мулетой (выписывая с партнёршей разнообразные фигуры), подразнивая своего напарника, изображавшего разъярённого быка. Тот же бил «копытом» и яростно бросался на мулету.
Зрители, как завороженные внимали искусным танцорам. И вот «бык» повержен. Храбрый тореро крепко прижал мулету-партнёршу к груди, и поцеловал под овации восторженных зрителей.
Дон Мендоса в сопровождении трёх телохранителей и Ансельмо Эрнандеса прохаживался среди гостей. Мужчины почтительно кланялись, всячески выражали свою благодарность за оказанную честь присуствовать на празднике. Дамы и юные синьорины, блистая своими нарядами и красотой, одаривали хозяина ослепительными улыбками.
Энкомендеро милостиво кивал, с кем-то переговаривался, шутил, – словом, старался казаться гостеприимным и безупречным хозяином. Вино лилось рекой, столы ломились от различных угощений… По опыту он знал, что после корриды непременно состоятся несколько помолвок, ибо почтенные энкомендеро приезжают на корриду, не только полюбоваться действом, но и по возможности устроить судьбу своих дочерей и сыновей.
Мендоса невольно залюбовался танцорами пасодобля, с гордостью про себя отметив, что именно он изменил старинные испанские традиции корриды. В Испании по-прежнему господствовала конная коррида, как дань тем далёким временам, когда рыцари, победившие мавров, становились рехонеадорами, дабы
