«кучер».
Василий молчал: признаваться, что ключ от банковской ячейки находится в сорванном с него серебряном медальоне, мучительно не хотелось.
Главарь же, словно специально, уселся на стуле напротив и начал крутить цепочку, выписывая медальоном круги перед лицом пленника. В глазах у Василия замельтешило…
– Ты, мил человек, загодя не убивайся: мы душегубством турецким не занимаемся. Чай, не басурмане какие, в Рассее-матушке живём… У нас, барин, по-простому: хрясть в зубы – и вся недолга! Ну, а коли и это не поможет, тогда кочерга на выручку приходит…
При упоминании кочерги Василий задрожал, как осенний лист на ветру.
– Эва, какой ты, барин, неразговорчивый… Я ведь мужик хоть и терпеливый, но эдак и разозлиться могу.
Хрипатый встал, подошёл к купцу и здоровенным своим кулачищем снова залепил ему в зубы: – Так-то оно лучше! В первый раз я, считай, пошутковал…
Изо рта Василия хлынула алая кровь. Купец с трудом провёл распухшим языком по нёбу и зубам и почувствовал, что передние зубы лежат на языке. Он сплюнул… На пол шлёпнулось кровавое месиво.
Хрипатый тем временем прошёлся по комнате и встал возле низкого мутного оконца.
– А медальончик-то твой, барин, с секретом оказался! – с нарочитым изумлением воскликнул он, щёлкнув серебряной кнопочкой. – Ой, какой маленький ключик! Небось, банкир Петровский собственноручно вручил? Вот видишь, мил человек, ключик у нас ужо имеется, с тебя остались только циферки…
– Даже если я назову вам шифр, вы не сможете пройти в банк, – с трудом прошамкал Василий.
– Это почему же? Аль рожей не вышли? – рассмеялся Хрипатый. – Я, могёт быть, и не вышел, так у нас другие найдутся, покрасивше меня…
– В хранилище могу войти только я.
– Да ну?! А мы-то, дураки, надеялись… – наигранно удивился главарь, но тут же посерьёзнел: – Ладно, барин, мы тут тоже не лаптем щи хлебаем и не ноздрями мух ловим… Чай, кумекаем, что ещё и бумажка нужна с твоей закорючкой…
– Я ничего не подпишу, – придав голосу решительности, заявил Глызин.
– И не надоть! Мы тогда заодно и конторку твою обчистим, – радостно пообещал Хрипатый. – Неужто ж там не найдётся ни одной бумажки с твоей подписью? А закорючку мы перерисуем – у нас и на то умелые люди есть…
Василий с ужасом понял, что похитители знают о нём слишком много, но продолжал надеяться на чудесное избавление от сего кошмара.
– Я войну двенадцатого года прошёл от России до самой Франции! Дважды ранен был, любую боль стерплю… Так что не надейся, сволочь, ничего тебе не скажу!
Хрипатый повернулся к висевшим в углу почерневшим от времени образам, размашисто перекрестился:
– Прости мя, грешного, Господи! Не хотел… Видит Бог, не хотел… – потом развернулся к подручным и приказал: – Растопляйте печь! Калите кочергу!
«Кучер» накалил кочергу докрасна и, перехватив её поудобнее, приблизился к купцу.
– В последний раз упреждаю: говори свои цифирки, ежели не хочешь поджариться, – мрачно бросил Хрипатый.
Василий молчал.
– Ну, как знаешь, – Хрипатый вздохнул, достал из-за голенища высокого ялового сапога нож и приблизился к пленнику.
Купец зажмурился, приготовившись, что его сейчас начнут кромсать на мелкие кусочки, а потом жечь калёным железом.
Однако Хрипатый всего лишь разрезал одежду чуть ниже плеча.
– Начинай! – приказал он затем «кучеру».
Подельник с готовностью прижал кочергу к плечу пленника.
– А-а-а! – закричал Глызин.
– Чаво-то тихо орёт, – выказал недовольство Хрипатый. – Небось, кочерга ужо простыла. Ну-ка, подогрей её пошибче!
«Кучер» отворил заслонку и сунул кочергу в огонь.
– Давай сюды! – Хрипатый выхватил у подручного кочергу и самолично, изо всех сил прижал её к плечу Василия в месте первого ожога, дабы было ещё больнее.
Если б не верёвки, купец взвился бы от боли.
– Мерзавцы! Христопродавцы! Будьте вы прокляты! – стонал и ругался он.
– Ох, хороша кочерёжка! Вишь, как заверещал, – одобрил Хрипатый. – Ну, чаво? Вспомнил цифирки? – хитро подмигнул он купцу.
Василий, собравшись с силами, от души выматерил мучителя.
– Вона как ругаться-то могёшь! Видать, мужицких корней до конца не растерял. Это хорошо, – похвалил Хрипатый, после чего порылся за печкой. – Во, сейчас ты у меня ещё бойчей заговоришь, мил человек! Супротив этого средства ни разу ещё никто не устоял…
Василий, выросший в казачьей станице (только после войны перебрался он с братом к своей невесте в Екатеринодар), сразу понял, что именно держит в руках Хрипатый: толстый металлический прут с клеймом на конце, предназначавшийся для клеймения крупного рогатого скота.
Купец закрыл глаза: «Скажу, всё скажу… Чёрт с ним, с этим бриллиантом…» Но сказать ничего не успел – голову пронзила страшная боль, сознание помутилось, навалилась непроглядная темнота…
– Ох, перестаралися мы, видать, братцы, – нахмурился главарь. – Не дай Бог, помрёт! Да вроде крепкий с виду мужик, должон оклематься… Окатите-ка его холодной колодезной водичкой, – приказал он подручным.
…Сознание возвращалось к Василию медленно.
– Ой, задёргался наконец! Гляди-кась! Живёхонек наш купчина! – обрадовался «кучер».
Василий открыл глаза.
– Ну? Надумал чаво? – тотчас последовал от Хрипатого неизменный вопрос.
– Надумал… – с трудом выговорил Василий. По его губам по-прежнему струилась кровь.
– Давно бы так… А то вот будешь таперича до конца дней ходить, словно бык клеймёный.
– Воды… пить… – взмолился Василий.
– Это мы завсегда могём, – наполнил кучер небольшой черпачок водой. – Пей, страдалец…
Василий пил жадно, но с явным трудом.
– Будя! – забрал ковшик Хрипатый. – Говори! Не то, мил человек, сызнова в грех введёшь… – он покосился на прут с клеймом.
В углу снова колыхнулась ситцевая занавеска.
Утолив жажду и отдышавшись, Глызин назвал цифры банковского шифра. Хрипатый подмигнул стоявшему позади купца «кучеру», и на голову пленника тотчас опустилась дубинка. Василий Иванович снова потерял сознание.
Глава 12
Вечером того же дня к банку Петровского, что на Остоженке, подъехал богатый экипаж. Из него вышла роскошная дама в тёмно-зелёном кардигане[23], отороченном соболями, с небольшим кожаным саквояжем в руках.
Полицейский, дежуривший около банка, при виде дамы лихо подкрутил ус, швейцар услужливо распахнул дверь перед ней дверь.
Дама уверенно прошла в зал.
– Могу ли я видеть управляющего? – обратилась она к одному из служащих.
– А не смогу ли я помочь вам, сударыня? – вежливо поинтересовался тот.
– Не думаю.
Убедившись в неприступности и решительности особы, служащий отправился за управляющим. Тот не преминул явиться в зал немедленно, ибо в банке Петровского действовало правило: желание клиента –
