притаившегося Джерри. Не меняя застывшего как воск лица, Эрфан поднялся и с первого шага ушел в Межмирье. Без маски, не по зову – ПРОСТО ТАК. Он все чаще уже ходил туда просто так, и Джерри в эти дни клялся себе не входить ни разу в непонятное Межмирье.
С загадочным пространством знакомство все-таки произошло, и без долгих реверансов. Ранним утром Эрфан вытащил сонного, ничего не соображающего парня из постели, вывел и бросил. Пропал. Джерри пошатывался, яростно тер глаза. Сон пропал сразу, как только стала различаться музыка. В груди похолодело. Цирк и пустыня не снились Джерри с той самой ночи перед казнью. Были другие сны, столь же реалистичные и неясные, и все сопровождались музыкой, но он не придавал им значения.
Теперь он стоял, испуганный, босой, по пояс голый, и тупо следил, как ступни облизывает красноватый дымок.
– Я вернусь, врешь, – сказал он, только чтобы услышать звук своего голоса. – Вернусь! Тоже мне, изобретатель.
Джерри еще раз глянул под ноги – а тропа извивалась змеей, менялась, клубилась. Ничего себе! И справа, и слева виднелись такие же тропы, – узкие и широкие, и все живые! Джерри расставил руки, но Межмирье явно не имело стен. В день смерти Дана он помнил розовый коридор. Здесь все было зеленым и коричневым, будто в лесу. Кое-где краска светлела, и Джерри отчего-то понимал – туда можно было бы дойти. Много таких пятен. К каждому вела тропа-змея.
Он не знал, сколько времени так простоял, только радовался, что не холодно, и он не замерзает. Музыка тоже очень претендовала на звание живой сущности – из бравой, маршевой стала игривой и почти салонной. У Джерри был музыкальный слух, не ахти какой, но он и таким гордился.
А диссонанс – вот он. На фоне пасторали – грубый и хриплый рокот. И завывание. Со всех сторон подбирались тени. Подбирались и проявлялись, как пейзаж в зимнем окне, если подышать и оттаять кусочек. Приземистые, темные. Много. Воют. Рычат.
То, что приблизилось первым, могло произойти лишь от тройственного союза кобры, сороконожки и капкана. Зубы по виду сходили за чугунные. Дивная скотина облизывалась, готовилась прыгнуть. И прыгнула. Джерри пригнулся, тварь промахнулась и улетела как-то чересчур далеко, по крайней мере, визг раздался аж с соседней тропы. Принцип расстояний этого Межмирья тоже оказался очень, очень странным. Но на смену уже приходила целая стая, а отбиваться было вовсе нечем. Только руками.
Джерри был весьма успешен и почти невредим до той самой поры, пока зверюги не решили прыгать разом штук по пять-шесть. Это сразу переломило ход драки, и не в пользу человека.
Что-то отвлекло Джерри, что-то по левую сторону… Еще одна тень, гораздо крупнее. Эрфан! Гард и псы, сколько времени он там стоит и смотрит?! Просто смотрит?! Встретив возмущенный и злой взгляд ученика, Иноходец улыбнулся и помахал ручкой. За спиною Эрфана маячила дыра с рваными краями. Вот учитель спокойно развернулся и скрылся в дыре, которая тут же решила затянуться. Джерри что было сил рванулся, стряхнул с плеча очередную скотину и головой вперед, как ныряльщик, прыгнул вслед за Эрфаном.
Выпрыгнул. Проехался грудью и локтями по жесткому ковру, сдирая верхний слой кожи напрочь. Вскочил – еще в бешенстве, еще в азарте драки, не разжимая кулаков. Как дать бы вот в этот наглый глаз!
Эрфан уже не улыбался, и поигрывающие тонкой петлей пальцы как бы говорили – «ну-ну».
– Что это за гадость? – икнув, спросил Джерри. На сегодня впечатлений было слишком.
– Собственно, одни из низших стражей Межмирья. Нравятся? – ехидно вопросил тот.
– НЕТ!
– А ты им, похоже, пришелся по вкусу, во всех смыслах.
– И что, эту… капканокобру нельзя отогнать? Тебя же они не трогают, к тебе они не приходили.
– Капканокобру? Дивно, но верно. Нельзя. Ведь ты носишь с собой опознавательный знак, маяк, если будет угодно. Манок.
– Какой?
Эрфан наклонился к парню и постучал указательным пальцем где-то в районе кармана на рубахе.
– Сердце, – шепнул. – Человеческое сердце. Если бы ты знал, как прекрасна в тумане Межмирья эта трепетная живая бабочка в груди. Когда сможешь видеть, как я – залюбуешься.
Джерри непроизвольно схватился за грудь и тревожно глянул на учителя. Неужели этот жуткий тип вдобавок вырвет ему сердце? Эрфан без труда прочел все его мысли.
– Не бойся. Ты сделаешь это сам. И позже. Когда поймешь, какую опасность представляет твой маячок. Ты ведь должен будешь ходить в Межмирье, не сможешь не ходить. А иногда – и жить. По нескольку дней!
– А твое сердце им не годится? – фыркнул Джерри, никак не успокаиваясь.
– Мое? Может, и сгодилось бы. При одном условии.
Манерно Эрфан взял Джерри за два пальца, средний и большой, положил на свое девичьи тонкое запястье. Придавил.
– Посчитай-ка мне пульс, моя ты мышь. Считать было нечего. Пульс не бился.
– Что это значит? – прошептал Джерри. Возникло желание спрятаться за любимой портьерой и не отбрасывать тени.
– То и значит. У Иноходца нет сердца.
– З-зачем?!
– Во-первых, из-за стражей. А чтобы объяснить, почему во-вторых, придется вернуться туда. Ненадолго.
Эрфан схватил ученика за руку и потянул за собой. Разумеется, без предупреждений. Межмирье снова было розовым и узким.
– Иди! – приказал Иноходец и толкнул Джерри.
Зыбкая тропа колыхалась внизу. Мост без опор, голодные пески. Туманность менялась на глазах. Джерри хотел поставить ногу, но не знал, куда.
– Слушай, – прошипел Эрфан где-то совсем рядом.
Джерри вслушался. Все вокруг пульсировало в неком ритме, и если хорошо сосредоточиться, то можно было уловить четкую последовательность глухих, но сильных ударов.
Он сделал шаг, и нога провалилась вниз. Испуганно, неконтролируемо вскрикнул.
– Дурак, – сказал Эрфан, оказываясь совсем близко и поднимая Джерри наверх. Тягучая туманность разочарованно отпустила добычу. – То, что ты слушал, было лишь стуком твоего сердца. Никакого отношения к тропе этот ритм не имеет.
Джерри напряженно, отчаянно прислушивался – но в ушах отдавался размеренный, как бой часов, звук сердечного ритма.
Иноходец резко прижал руку к его груди, и это отозвалось тянущей болью. Джерри уперся руками в плечи Эрфана, но оттолкнуть не удавалось. Боль нарастала. Парень успел увидеть, что крик оставляет в Межмирье разноцветные круги, как камень на воде. Потом он снова оступился и полетел в бездну.
Когда занавес слипшихся от влаги ресниц вновь поднялся, в привычной комнате привычный учитель сидел напротив и что-то вертел в руках. Джерри знобило. Дышалось как-то вовсе по-другому.
– Нюхательную соль подать? – скривился Эрфан, и сплюнул прямо на пол. – Водить тебя за ручку, что ли, до седин? Крупная дрожащая мышка Джерри, такая пугливая. О! Гляди – колотится. Смешное!
В руке учителя обнаружился предмет, похожий на красный стеклянный шарик. Судя по тому, как утопали кончики пальцев – мягкий. Сжимающийся-разжимающийся. Светящийся.
– Это… – прохрипел Джерри, не в силах ни поверить, ни отмахнуться от догадки.
– Угу. Нравится? Твое мышиное сердечко.
– Отдай!!!
– На! – Эрфан резко бросил шарик. Джерри поймал с некоторым ощущением гадливости пульсирующую игрушку. Теплая и мягкая, даже вязкая, она забилась еще быстрее. Грудь сильно ныла.
– Это невозможно! – закричал он со слезами в голосе и вскочил с кресла. – Такого не бывает, чтоб у живого человека сердце вынуть! Ты же сам говорил, что ты не маг.
Эрфан щурился. Потом бросил:
– Истеричка! Я не маг. Но есть некоторые вещи, и без них Иноходцев просто не существует. Эти вещи – данность, прими и не вопи.
