Джерри лежал с подветренной стороны, но запах крови от плюхнувшегося рядом Эрфана невозможно было не ощутить.
– Ты удовлетворен? Есть еще кто-то, кому ты хотел бы отомстить?
– Все… – прошептал парень. – Благодарю, Иноходец.
– Какой вежливый. Пойдем. У нас мало времени, юный висельник, очень мало.
Но сын Шеннона смотрел вперед. Туда, где Вики впрягала в повозку лошадь, туда, где белая, точно полотно, Бэт всматривалась в ночную степь.
– Джерри! – громко сказала она.
Цыганка сильно вздрогнула, испуг передался лошади, и та заартачилась, попятилась задом.
– Джерри, ты здесь? Мальчик мой… Джерри.
Точно слепая, выставив вперед руку, а второй опираясь на палку, Бэт двинулась к зарослям. Бледное лицо со следами побоев, светлые глаза, полные слез, надвигались на того, кто лежал в высокой траве и кусал руку, принуждая себя молчать, молчать.
Звон браслетов рассеял наваждение. Смуглые руки Вики, которая справилась с конем, обняли сзади Бэт за дрожащие плечи.
– Успокойся, – прошептала цыганка. – Там никого нет. Забудь все, что видела, дорогая, пожалуйста, поедем.
– Джерри, – застонала та, – маленький мой…
– Ему хорошо сейчас, Бэт. Ему не больно. Светло и радостно. Пойдем, Бэт. Оставь в покое его душу, не зови.
– Джерри пропал, Вики. Мальчик сбежал посмотреть львов. Что я скажу Шеннону, когда он вернется?
– Пойдем, Бэт, – повторяла цыганка, судя по голосу кусая губы. – О, дорогая, тебе нужно отдохнуть.
Бэт позволила увести себя в повозку, но в тишине все еще слышны были горькие полувсхлипы- полустоны.
– Неаккуратно вышло, – мотнул головой Эрфан. – Что ж ты не сказал, чтобы не при ней. Кто она тебе – мать?
– Да, – сказал парень и посмотрел Эрфа-ну прямо в серый туман прищуренных глаз. – Да.
– Врешь. Но правильно врешь. Уместно. Кажется, на обратном пути обессилевший Джерри споткнулся.
Эрфан по возвращении в дом выглядел очень живым и даже румяным.
– Все! – хлопнул он в ладоши. – С приятными подарками закончили. Начинаем трудовые будни. И первым делом приказываю тебе вымыться. Четыре несчастных животных денно и нощно трудятся там во дворе на подаче воды из колодца, а кухня эту радость греет в котлах, так что мыться и чиститься ты будешь раза по три в день.
– Чего? – прошептал Джерри, почти не слыша благодетеля. – Зачем?
– Пахнет от тебя, ей-боже. Или что, муха – лучший глашатай? Такая ваша актерская примета?
– Не… знаю, – Джерри присел. – Я не…
– О-о, – пропел Эрфан и больно потянул его за подбородок. – Вот так ученичка я приобрел. Встать, скотина!!!!
Джерри вскочил, очнувшись, глядя испуганно. В памяти резво ожила картина отделения головы Дана от тела.
– В подвал к ванной бегом!!! Потом ко мне, в библиотеку, еще быстрее! Понял? Не слышу!
– Да.
– Да, хозяин. Ну, так отчего я до сих пор наблюдаю тебя так близко?
– А где подвал?
– Подвал – внизу. Еще один вопрос… Эрфан смотрел вслед бегущему парню и смеялся. Истерично и долго. Очень похоже на плач.
Этот смех, этот взгляд.
Гибкий, как плеть, силуэт.
Человек-клеймо. Оттиск его личности до сих пор где-то внутри, и ничем не вытравишь. Добро или зло? Свет или тьму принес мне Эрфан? Одарил или обокрал?
Но ответа не было. Жгучее, смешанное ощущение.
«Учитель!» – тихонько, мысленно позвал Джерард. Вышло неловко, непривычно. А как же тогда? Хозяин?
Спасший от смерти владеет спасенной жизнью. Исполнивший желание властен над судьбой желавшего. Правильно или неправильно, но Джерард уже понял: обучающий и обучаемый сошлись не по своей воле, а по предопределению. За них выбрало нечто под названием Межмирье.
– Где ты витаешь, кузнец? В мечтах об очередном оборотне? – спросил Пралотта, оторвавшись от недочитанной книги.
– Он не был оборотнем, – в сотый раз повторил Джерард, переключаясь на волну настоящего, – просто большой волк.
Пралотта усмехнулся.
– Послушай, Джеральд…
– Джерард.
– Почему ты все время спишь?
– Сплю?
– Ты чем-то болен?
Он посмотрел Пралотте в глаза – угадывал.
– Я не сумасшедший, – ответил и понял, что угадал.
А это очень просто, уважаемый господин.
Неуважаемый, нет.
Ничуточки.
Джерри-4
… и все кричат ему – «не пей! »,
– но Моцарту видней…
Джерри всегда помнил – семь лет.
Первые семь месяцев породили в нем мысли, что лучше было повиснуть на графской веревке.
Для начала выучить пришлось не так уж и много.
Он понял, что сила в мышцах – это не все. Это почти ничего. Есть прямые удары, после которых вскакиваешь лишь с большей яростью, и есть скользящие прикосновения, после которых отлеживаешься часами, а поднимаешься, будто тридцать лет не двигавшийся паралитик. А если противник наслаждается твоим бессилием и неумением, то все это вдвойне, втройне тяжелее.
Он понял, что большой дом – тюрьма с уставом и хорошим содержанием, но без надежды на освобождение.
Он понял, что его обучает безумец. Это было одним из самых важных открытий.
На Эрфана иногда «накатывало». Редко, раз в месяц, и того реже. Джерри замечал порой в глазах Иноходца этакую грозовую тень, а потом – р-раз! – и глаза впрямь темнели, как два лиловых лепестка, и учитель начинал вести себя абсолютно неадекватно. Опасность представляло то, что приступы начинались очень резко. Однажды посреди содержательного разговора о достоинствах различного вида карт, Эрфан замешкался, дергая замочек на книге. Парень почтительно ждал продолжения лекции. И тут Эрфан схватил со стола нож, «с мясом» срезал замок на фолианте, а книга – бесценная книга, заверенная летописцем, полетела в камин.
– Не слушаться меня нельзя!! – пояснил Эрфан с нежной улыбкой, как ни в чем не бывало, после вспышки дикой ярости, и начал рассказ со слова, на котором остановился.
Ножу тоже досталось за маленькую царапину на пальце. Вон до сих пор торчит по рукоять в дверном косяке.
– Не смей его вынимать, он наказан. Джерри после этого уже не интересовали никакие карты.
Но вымещение зла на вещах, будто на живых существах, являлось самым безобидным из того, что
