второй рукой держа ладонь, веса которой не ощущал, лишь угадывал. И наотрез отказывался двигаться с места. Он просто представил, как наступает ей на ногу…
Уши алели. Мистресса молчала и ждала. Джерри смущенно, тяжело дышал и упирался из последних сил. Наконец вообще убрал руки за спину. На его лице чуть округлились скулы: это значило, что он сжал зубы, и будет отстаивать неподвижность.
Эрфан веселился так, что чуть ли не катался по полу. Джерри внимательно поискал в лице госпожи Хедер хоть оттенок одобрения веселью. Не нашел. Мысль согрела.
– Ну, Джерри, – мягко сказала дама. – Это вовсе не тяжело. Рид Эрфан, не будете ли вы так добры подойти сюда.
Уж Эрфан своего не упустит, подумал Джерри, продолжая стоять столбом. Да ведь он и по росту, и по комплекции мистрессе Хедер значительно более подходящий. Но что толку глядеть, как они танцуют? Не дано – значит, не дано. Пускай канат, пускай шагать до потери пульса. Для Межмирья, понятно, необходимо. А где и когда придется ему плясать в паре? На какой бал знати дадут ему, бездомному неучу, приглашение? Какая дама, подобная той же Хедер, разрешит ему хотя бы постоять рядом, не то что обнимать!
Наверное, болотный леший толкнул Джерри в бок тогда, но парень тихо, боком, выскользнул из зала и исчез в огромном доме как рыба в камышах. Пускай себе развлекаются.
Эрфан ходил и звал его, намекая прозрачно, что ничего за эту выходку ему не будет. Джерри сидел почти над головой у учителя – над люстрой, где перекрещивались шесть потолочных балок, и молчал. В свою комнату решился вернуться глубокой ночью, и то потому как с крестовины можно упасть, если задремать. Только растянулся на своем матрасе и с блаженным вздохом распрямил скрюченную до этого спину, как заскрипела дверь.
– Джерри, ты здесь?
Мистресса?
– Да, мадам.
Она тихо рассмеялась, заходя:
– «Мадам», Джерри, это, помимо старшего балетмейстера, еще означает хозяйку… дома свиданий. Пока не являюсь ни тем, ни другим. Госпожа Хедер, если позволишь.
– Госпожа, – Джерри перевернулся на спину и приподнялся.
– Лежи. Собственно, я ненадолго. Должно быть, ты обиделся утром?
– Я? Нет, госпожа Хедер. Мне просто стало стыдно. Меня очень сложно обучать. Хозяин этим занимается уже пять лет, и я так ничему и не научился.
– Да уж я видела, как он тебя «обучает», – фыркнула женщина. – Неудивительно, что первым ты освоил искусство маскировки.
Джерри засмеялся. Она, похоже, видит его насквозь.
– У вас очень хорошо получалось, госпожа. Танцевать. Но мне наверно это незачем, не обижайтесь.
– Незачем? – удивилась она, присаживаясь рядом на матрас. – Полагаешь?
– Понимаете, госпожа… Вы помните, как вас привели сюда?
– Да. Странным, должна сказать, способом.
– Там такие тропы… И чтобы по ним идти, нужно чувствовать ритм. А чтобы переходить с одной тропы на другую… Я очень неловкий. Но боюсь, никакого бала мне в жизни не видать. И пары эти мне незачем.
– Смешной ты, – тихо вздохнула мистресса Хедер. – А девушка, которая тебе нравится, она предпочитает водить хоровод?
– Какая девушка? – изумился Джерри.
– Но тебе ведь не десять лет, – улыбнулась учительница, – и ты же не всю жизнь собираешься быть учеником.
Вашими бы устами, как говорится. Но эту главу Эрфан пропустил в моем воспитании. Редкие вылазки на люди с целью охоты за очередным привидением и поцелуи по углам с поселянками не в счет.
– Ты его боишься? – вдруг спросила она.
– Иногда, – честно признался Джерри.
– Да, в нем есть нечто пугающее, – проговорила Хедер медленно, будто мыслила вслух. – Нечто не очень человеческое. Какая-то червоточина. Вроде бы утонченный, воспитанный, и не без доли обаяния. Но порою вздрагиваешь. Почему?
– Работа такая, – ляпнул Джерри первое, что пришло в голову.
Ну а что он мог сказать? Пощупайте Эрфану пульс? Ему вообще не хотелось, чтобы мистресса Хедер щупала Эрфана. Даже за запястье.
– Возможно… Но впрочем, это не мое дело. Спокойной тебе ночи, Джерри. Не опаздывай в класс.
Под удаляющийся шорох юбки он закрыл глаза и улыбнулся, засыпая. Доброй и вам ночи, мистресса.
Он расслабился за месяцы присутствия Хедер. Привык к нормальности и вменяемости учителя как к правилу, а не исключению. Пора платить. Фиолетовое безумие поглотило взгляд Эрфана раньше, чем ссыпалась песчинка на часах. Лавина начала свое неумолимое движение. А брошенная на пол шпага очень просилась в руку.
– Значит, бьем на жалость, да? Нет, он не был пьян. Лучше бы был.
– Угадал в мадаме квохчущую наседку? Распустил вовремя сопли и получил свой пряник? Любим запрещенные приемы, юный куртизан? Я покажу тебе парочку!
Нервная резкая отмашка плащом. Плевок в его сторону.
Пощечина.
Впервые за время заточения в этом доме Джерри почему-то решил, что прав, отвечая на удары. Раньше против него на площадке стоял Иноходец-хозяин, Иноходец-наставник. Сейчас – Иноходец-враг.
Тот, который бьет, чтобы убить.
Джерри защищался и отступал. С грохотом обрушились большие зеркала, осколки усеяли пол. Мелкая острая заноза засела в брови, и кровь капнула на щеку.
– Убегаешь? На это! Только! И способен! Петля и шпага Иноходца против одной его шпаги.
– Ты не воин. Ты комнатная собачка для удовольствий! Хочешь – газету принесет, хочешь – вылижет, что госпожа пожелает!
Джерри пытался уворачиваться от хлещущего плаща, но не увернулся. Зашитые в уголки грузики (чтобы плащ не развевало ветром) как нельзя лучше съездили ему по щеке. Сощуренные глаза на бледном лице Эрфана пылали диким, как лесной пожар, лиловым пламенем. Он явно научил Джерри не всему, что умел сам. Потому что даже на защиту перестало хватать приемов. Шпага вошла в перила и сломалась. Бежать было некуда. Джерри дошел до точки. Он метался по дому, точно выгнанный из норы лис, но на полшага впереди всегда настигал его Эрфан. Стоял на пути. Возникал будто призрак.
Хотел ли Джерри жить? Наверное, да. Потому что молчал. Убегал или защищался – молча. Иначе достаточно было бы одного слова, и чуть порастраченное безумие вернулось бы к Эрфану новой, более мощной волной, под напором которой не устояли бы последние робкие подпорки – какие-то неведомые кусочки чувств.
Эрфану наскучила игра, он схватил Джерри за волосы и оттянул голову назад до хруста в шейных позвонках. Заговорил быстро-быстро, зло, неразборчиво.
– Очень жаль, что нельзя тебе свернуть шею прямо сейчас, паж-любовник, очень жаль. Иначе придется искать и учить еще одного ублюдка, а Межмирье хорошо считает мои дни. Потеряться на тропах, оставить границу, оставить людей на недоучку все же менее отвратительно, чем оставить их вовсе одних. Если ты думаешь, что когда меня не станет, ты выйдешь из замка, выбросишь маску, и забудешь все как страшный сон – ты ошибаешься. Я позабочусь обо всем, жалкая ты мышь.
Джерри слушал внимательно, насколько позволяла боль в запрокинутой шее, потому что Эрфан начинал говорить о том, о чем никогда до этого не говорил, о чем Джерри и не подозревал.
Но горло сдавливалось сильнее. Парень хрипел, а Иноходец словно бы и не замечал, что вот-вот убьет его. Тряс, схватив за горло, как чучело на ярмарке, из которого должны сыпаться медные монеты.
– Да, я позабочусь обо всем. О, Аральф, если бы ты мог увидеть это непотребство, это мерзкое
