— Через три месяца! — Фаусто опускает глаза. — Потом через шесть. Последний срок был первая годовщина нашей свадьбы. Тут у нее лопнуло терпение. В этот день она озверела. Потребовала, чтобы я взял ее с собой в Версаль. Я сказал, что это невозможно, но пообещал потом к ней приехать. И сделал это, а она расцарапала мне лицо. Ты не можешь себе представить, как она себя вела. С этих пор у меня не было ни минуты покоя.
— Ты можешь мне сказать, что тебе нравится в этой женщине?
— Ты действительно хочешь это знать? — ошарашенно спрашивает Фаусто.
— Разумеется. Почему бы нет?
— Это не принято здесь. В Париже не говорят с одной женщиной о другой. Каждая хочет быть единственной и слышать ничего не желает о сопернице. Поэтому нужно лгать, иначе от тебя убегут обе, и ты останешься ни с чем.
— А меня это интересует. Что в ней такого потрясающего?
Фаусто глубоко вздыхает. Ответ явно дается ему с трудом. Очевидно, он впервые должен сказать мне правду, и ему это тяжело.
— Я знаю ее целую вечность, — выдавливает он наконец покорно, — и она всегда любила только меня. Безудержно. Я нужен ей. У нее нет родителей. Она… она как родственница мне?
— Сколько она жила за городом? — спрашиваю я после короткой паузы. — В «Еловом доме»?
— Полгода. Но наездами часто бывала в Париже.
— Почему же она не осталась там подольше?
— Слишком одиноко. Она не хотела быть так далеко от меня.
— А Гелиос? Разве между ними ничего не было?
— Самое большее «кратко и сладко». Не заслуживает и упоминания.
Наливаю два полных бокала виноградного сока и протягиваю один Фаусто.
— Спасибо, дорогая. — Он пьет и неотрывно смотрит на меня. Потом ставит бокал на пол, по-прежнему не спуская с меня глаз. Его взгляд неотразим.
— Тиция! Поцелуй меня, — заклинает он. — Пойди ко мне, мой ангел! Я так скучал по тебе. Я десять дней был болен, будто наркоман без наркотиков. Я люблю тебя!
— Ты продаешь квартиру? — гну я свою линию. Фаусто неохотно кивает.
— Почему? Такую красивую квартиру ты больше никогда не найдешь.
— Одиль не хочет туда переезжать. Дядя Кронос унижал ее там, и она ненавидит эту квартиру. Но если ты вернешься, Тиция, я, разумеется, не продам!
— Где она сейчас, твоя Одиль?
— Она больше не «моя Одиль», — бурно протестует Фаусто, — между нами все кончено!
Не верю ни одному его слову, но вслух этого не произношу.
— И где она сейчас живет? — повторяю я спокойно.
— У своего брата, наверное.
— Блондин из ресторана?
Фаусто кивает. Весь разговор ему явно неприятен, но он не уходит от него
— Ты купил весь дом, — продолжаю я, — и так дорого. Ради чего?
Фаусто вздыхает.
— У него были сложности, долги. Одиль хотела ему помочь, а если она чего-то захочет — ты ведь теперь ее знаешь! Она такая импульсивная! До смертоубийства дойдет, но на своем настоит!
— Вы купили «дом в облаках»? На Авеню Малакофф?
— Разумеется, нет, — говорит с отвращением Фаусто. — Тиция! Ты не можешь подвинуться ко мне поближе?
— Еще один вопрос: как ей удалось завести детей? Меня это страшно интересует.
— Мы думали, что она бесплодна, — бурчит, не глядя на меня, Фаусто. — Годами ничего не было. А потом она вдруг дважды забеременела.
— Ты любишь детей? — Фаусто кивает.
— Тогда женись на ней! И признай их!
— Но я женат, — громко протестует он, — ты моя жена, а я твой муж! Я воспринимаю наш брак серьезно! И я клянусь тебе, Тиция, жизнью своей, больше между нами никого не будет! Ты должна простить меня! Теперь я буду верен тебе! Ты веришь мне? Я люблю тебя! — Он обнимает меня и крепко прижимает к себе. Мы целуемся.
Я женщина страстная. Два месяца ко мне не притрагивался ни один мужчина. Я изголодалась по теплу и ласке. А он такой родной, не один год мы спали вместе. Фаусто — моя большая любовь, разом больше или меньше — не имеет значения.
Фаусто снимает с меня голубой халат и сбрасывает полотенце со своих бедер. Гладит меня по всему телу. Закрывает глаза. Его руки дрожат.
— Тиция, малышка! — шепчет он. — Наконец-то! Мне так тебя недоставало! Ты такая шелковистая, такая приятная и снаружи, и изнутри. Ты потрясающе хороша в постели…
Мы начинаем заниматься любовью. Фаусто входит в меня. Как больно!
Четыре коротких, один долгий — и маленькая пауза после самого глубокого толчка. Мне неприятно! Его член слишком велик. Короткие удары еще сносны, но глубокий больше напоминает удар электрического тока. Я корчусь, чтобы не пустить его слишком глубоко. Фаусто замечает это и уменьшает напор.
— Расслабься дорогая. Попробуй кончить.
Он начинает целовать меня внизу. Попадает языком в нужное место. Старается как никогда. Но я не испытываю желания. Мне кажется, что меня насилует кто-то чужой.
— Ты можешь кончить?
— Да, да!
Инсценирую оргазм, подрагиваю в притворном экстазе. Фаусто опять внедряется в меня. Четыре коротких, один долгий. Просто мука. Этот огромный член вдруг превратился в моего врага. Я вижу его отдельно от Фаусто, в образе жирной Одиль. Нет! Не хочу! Четыре коротких, один долгий — и долгожданная пауза. Когда это наконец кончится?
Надо мной нависло лицо Одиль. Ее рыжие брови, оранжевый рот. Она осклабилась, и ее огромные зубы внушают мне ужас. Спасите! Я не хочу этого мужчину! Я должна ему сказать, что не переношу его больше. В этот момент Фаусто начинает стонать. Скулит как щенок. Хрипит, подергивается и опускается на меня. Потом как труп скатывается вбок и тут же засыпает.
Я лежу тихо. Значит, все-таки имеет значение — одним разом больше или меньше. Этот раз был лишним! То, что не сообразила голова, великолепно чувствует тело: Фаусто причинил мне слишком много страданий! Сейчас он подобен яду для меня!
Разглядываю белокурого красавца возле себя. Значит, я всегда была «потрясающе хороша» в постели. И впервые он потерял бдительность. Не спросил, опасно ли сейчас, передоверил это дело мне. Поздно! Фаусто Сент-Аполл, все позади! Я больше ничего не хочу от него. Ни поцелуя, ни объятия, а уж тем более — ребенка. (Слава богу, сейчас не опасный период!) Я хочу только одного: покоя! Мои нервы нужны мне для более важных вещей: моей работы, моих проектов, моей карьеры. Своей жизнью я буду опять распоряжаться сама!
Я осторожно встаю.
Основательно моюсь, надеваю зеленый рабочий халат, завязываю высоко на затылке волосы, на цыпочках выхожу в салон, забираюсь на леса и расписываю дальше свой фриз. Прилежно тружусь до темноты. Фаусто все еще спит. Он всю ночь проспит.
Ложусь рядом с ним.
Он занимает полдивана и дышит спокойно, как ребенок. Пахнет от него не так хорошо, как раньше (не беря в расчет прокопченные дни). Волосы разметались по моей щеке. Мне он неприятен. Куда охотнее я была бы одна.
Нет! Я не могу спать с Фаусто в одной постели.
Беззвучно поднимаюсь — еще нет и одиннадцати — и сажусь за свой рабочий стол. Рисую эскиз кофейной чашки, давно созревший в моей голове. Мне всегда не нравилось, что напитки так быстро остывают. Китайцы нашли хорошее решение — красиво расписанную крышку. Но крышки, знаю по опыту,
