– Наверно, тебе со мной неловко?
– Нет, нормально. Мне нравятся такие...
– Какие такие?
– Ну, как ты.
– А парень у тебя есть?
– Спрашиваешь...
Почти за каждой ее фразой следовал смешок.
– Я имею в виду – парень, которого ты любишь.
– Петька. Только я его не люблю. Он меня любит. А я ему изменяю.
– Зачем?
– Хм... много будешь знать.
– Он кто?
– А... инженер. У него жена есть, ребенок. А он говорит, что меня любит.
Так мы с ней и разговаривали, поспешая в крикливой и гульливой молодежной толпе к огромному зданию, похожему на кусок турбины, выкрашенный белой краской. Походка у Несси была враскачку, с ноги на ногу, плечи опущены, а мерзнущие на вечернем майском ветру кисти спрятаны в длинные рукава спортивной куртки.
– Ты что, греблей занималась?
– Не-а. Плаванием.
– А «Скорпионс» тебе нравятся?
– Будто бы нет...
– Что, нравятся?
– Спрашиваешь...
Места у нас были хорошие, в партере, но пространство между первым рядом и эстрадой уже было запружено толпой, и нам пришлось перебраться повыше.
– Я тоже туда хочу, – кивнула Несси в сторону толпы. – Я всегда там. Там тусовка. Все прыгают, танцуют. Я тоже танцевала. Два часа... – лицо ее приняло мечтательное выражение и стало красивым. Красивая импортная кукла с закрывающимися глазами.
– Ну иди, – сказал я.
– Не, с тобой буду. Ты обидишься.
– Ради Бога! Иди. Найди какого-нибудь мальчика.
– Ну их. Они мне надоели. Мне с тобой нравится. Ты что, любишь Улитку?
– Люблю.
– Она мне тоже очень нравится. Вы меня не бросите?
Концерт оказался, что называется, ничего себе. Я ожидал худшего. Немцы работали добросовестно. У солиста был голос, а у группы были мелодии. Толпа перед эстрадой бесновалась, жгла бенгальские огни и вскидывала руки с двумя выставленными пальцами – указательным и мизинцем. Так в детстве мне изображали козу-дерезу. Сотни черных рожек на фоне стреляющей светом, задымленной сцены... Это были они, улитки.
– Ты знаешь, у нее способности к живописи, – звонила мне Улитка. – Только к абстрактной. У нее такое чувство цвета... Я учу ее, как пользоваться красками. Мы вместе будем писать картины – она начинает, я заканчиваю. Ты ведь все время занят... Она хорошая, добрая, она мне совсем не мешает. Только надо ей другую работу подыскать. Она же на кондитерской фабрике, по восемь часов на ногах с этим кремом, с тестом... А мужики там отнимают у девчонок коньяк, который на торты идет. У нее все время неприятности. Я говорю – уходи. Не ходи на работу, и все. Пусть будет прогул. Пусть увольняют. Хоть по статье. Ей же восемнадцать лет. Она эту трудовую книжку выбросит и другую заведет... Мамаша ее – тоже мне! Эксплуатирует дочь. Сама устроилась на тепленькое местечко – сторожит что-то два раза в неделю за девяносто рублей. А дочь должна сто восемьдесят приносить. Я с мамашей уже говорила. Ой, знаешь, у нее прямо страшно. Пустая квартира. Представляешь, совсем пустая. Ванной комнаты нет. Одна жалкая облезлая раковина на кухне. С мужем она развелась, но он живет тут же, в другой комнате. Муж – пьяница, он тащит у них что ни попадя и пропивает. Мамаша счастлива, что я за Несси взялась. Уже клонит к тому, чтобы я ее и содержала... Ну и родители. А Несси привязалась ко мне, как собачонка. Куда я, туда и она. Я ей говорю: я тебя сделаю настоящей женщиной. Введу ее в круг хороших людей. Надо мне ее с кем-нибудь познакомить. Ей замуж надо. Она из тех, кому нужно замуж. Одна она погибнет. Она без хребта, без характера. Куда поманят, туда и идет. Я чувствую ответственность за нее. Надо ее сводить к Диме. Пусть посмотрит его коллекцию – пора ей приобщаться к красивому. А он пусть тоже подключается к ее воспитанию.
Теперь часто, когда я звонил Улитке, она говорила: «У меня Несси».
– Она не мешает тебе?
– Нет, что ты.
Жених все не подыскивался. Тростник, друг Бадри, Несси не прельстился. «Слишком большая ответственность, – вроде бы сказал он. – Я не могу это взять на себя». Зато Дима проявил активность.
– Ты зря волнуешься, – говорила мне Улитка. – Он ей ничего плохого не сделает. Он же импотент. Женщины ему не нужны. Ему лишь бы покрасоваться в ее компании да глазки построить. Он ей как папаша. Водит по музеям, на выставки... объясняет. Она его слушает.
Вдруг позвонила сама Несси и попросила о встрече.
– Зачем? – не очень вежливо спросил я.
– Просто так, – сказала она. – Мне плохо...
– С Улиткой поссорилась?
– Не знаю... – замялась она.
Я встретил ее у метро, и мы пошли пешком по майскому теплу, заглянули в кафе. Я заказал два кофе и пирожные. От пирожных она отказалась:
– Я сладкое не ем.
– Так зачем я тебе понадобился?
– Не знаю... Просто так... – Несси хохотнула.
– Так что у тебя с Улиткой?
– Ничего.
– А что плохо? Дома? На работе?
– А... там всегда одинаково.
– Петька бросил?
– Я сама его бросила. Надоел.
– Кто же у тебя теперь?
– А... всякие там. Армянин один... фотограф. Позвал фотографировать. А потом в постель потащил. Противный такой. Жениться, говорит, на тебе хочу.
– Ты что, переспала с ним?
– А что делать... – Несси хохотнула.
– Он же противный.
– Да нет, ничего себе.
– Зря... – сказал я. – Тебя там вроде воспитывают – Улитка, Дима. Дима к искусству приобщает, мне Улитка рассказывала.
– Ну, конечно, к искусству... – хмыкнула Несси. – Она только с ним познакомила, он сразу полез. Мы в ресторане были, а потом втроем к нему пошли. Пьяные были. А потом я вижу – Улитки нет. А он лезет на меня, совсем заколебал. Я вырвалась и побежала вниз. А она уже в такси садится. Я как закричу: «Улитка, не бросай меня!» А она все равно уехала. А Дима догнал и вцепился...
– И ты вернулась к нему?
– Еще чего... Я пошла пешком. У меня денег не было. Дошла до Улитки. Она меня не пустила. У нее был Бадри. Она дала мне денег на такси и дверь захлопнула.
Дальше я слышал плохо.
– Ты что такой? – спросила Несси. – Ты что, любишь ее?
