Тот отозвался:
— Можно, но не стоит, пожалуй. Тавинцы обидятся. Они же помешаны на своем ранаге.
— Тогда обойдемся, — проговорил Пайра равнодушно. К запаху он уже почти притерпелся.
«Но высокая принцесса, — подумалось Пайре, — при всей своей эксцентричности могла бы любить другие цветы, а не вонючий мусор, от которого без ума простонародье».
Пайра никак не знал, что, едва вернувшись домой, Сава тут же помчалась на кухню — узнавать, варят ли «весеннее» варенье из цветов ранага и млечного сока дерева ктари.
С подносом, на котором она несла чайник, плошку со знаменитым вареньем и фигурное печенье, Сава появилась в дверях Руттулова кабинета. К грозди ранага на платье прибавился пышный венок, которым одарила ее повариха, и лепестки ранага щедро сыпались на поднос, в плошку и просто на пол.
— Это чудесно, — объявила Сава, ставя поднос на стол. — Это так чудесно — вернуться в Тавин, как раз когда цветет ранаг. Получается, что не только вернулась домой, но и попала на праздник…
— Тебе не понравился Майяр? — спросил Руттул.
— Не понравился, — подтвердила Сава, накрывая стол большой салфеткой и ставя на нее чашки из сургарского фарфора, не вполне безупречного, как и все первые опыты, но почти похожего на габатский, даже украшенного, как габатский, цветами роракса и лилий.
— Чем плохо в Майяре? — поинтересовался Руттул.
— Да ничем особенно, — отозвалась Сава, ложкой раскладывая по чашкам густое варенье. — Просто там все чужое.
Руттул поднял серебряный чайник и разлил по чашкам кипяток. Сава села напротив него, поболтала ложкой в чашке, размешивая варенье.
Напиток требовал молчания. Руттула иногда забавляла священная задумчивость, сопровождающая ранаговое «чаепитие», но он никогда не считал необходимым нарушать этот смешной обычай. Чашечки хватало Руттулу на два хороших глотка, но он, подобно тавинцам, прихлебывал напиток маленькими порциями.
Сава, в точности следуя обычаю, смаковала подкрашенную и подслащенную ранаговым вареньем воду.
— Еще? — спросила она, наконец добравшись до дна.
— Пока нет, — ответил Руттул. — Знала бы ты, сколько мне его сегодня довелось выпить. Довольно утомительный обычай.
— А я бы выпила целую бочку, — объявила Сава.
— Тебе это еще предстоит. В Тавине уже знают о твоем приезде, скоро потянутся гости.
— Да? — переспросила Сава. — Тогда подождем до вечера.
— Я приготовил тебе подарок, — сказал Руттул.
Сава вскочила. Подарки Руттула всегда радовали ее, они были довольно неожиданные, никогда нельзя было заранее знать, что это будет.
— Открой-ка вон тот шкаф, — указал Руттул.
Сава метнулась к шкафу и увидела большой сервиз для ранагового напитка. В середине стоял чайник из толстого фарфора, а чашечки и розетки для варенья расположились вокруг.
— Три дюжины персон, — пояснил Руттул. — Парадный сервиз принцессы Карэны. Нравится?
— О! — только и смогла сказать Сава. Она осторожно взяла в руки чашечку. По краю шел золотой ободок, а на стенке чашечки были нарисованы две девушки в платьях «сургарского стиля». И целый хоровод таких девушек украшал чайник.
— Ни одна чашка не повторяет другую, — молвил Руттул.
— Послушай, государь, — в изумлении спросила Сава, — неужели это сургарский фарфор?
Руттул рассмеялся:
— Сегодня мы устроим премьеру сургарского фарфора. Твой сервиз можно будет продать за огромные деньги, но его, конечно, продавать не будем. И не будем делать другого, похожего на этот, — пусть он будет единственным, пока не побьется.
— Чашки для ранага не бьют, — тихо проговорила Сава. — Но… боже ты мой, а какие же вазы поставить для букетов ранага? Не могу ничего придумать: ничто не подходит.
Руттул подошел и распахнул дверцы соседнего шкафа. Там стояла огромная фарфоровая ваза и двенадцать ваз небольших.
— Вот с ней, — указал Руттул, — довелось повозиться. Мастера сделали три вазы, но уцелела только одна. Еще два-три года — и Сургара будет делать фарфор для половины мира… Так как там в Майяре? — спросил он как ни в чем не бывало.
— А?
— Вид посуды не дает тебе сосредоточиться? — спросил Руттул. — Сейчас я все это перебью.
Сава быстро позахлопывала дверки шкафов. Руттул, конечно, не стал бы бить сервиз, но осторожность не мешала. Кроме того, это давало время сосредоточиться. Но о майярских новостях говорить не хотелось — Руттул узнавал их чуть ли не раньше, чем они происходили. Можно было рассказать о заседании Высочайшего Союза, однако хвастаться своей оборотистостью Саве тоже не хотелось. А вот не поговорить ли с Руттулом о тех мыслях, которые одолевали ее почти весь обратный путь? Итак, Майяр…
— А что — Майяр? — заявила она, оглядываясь на Руттула. — Я вот подумала, господин, а какое, собственно, право у аоликану на Майяр? Ольтари был законным сыном короля Аррина, а Нуверре — внебрачным…
— Не туда смотришь, — возразил Руттул. — Законный, незаконный — это одно, а был ли Нуверре вообще сыном Аррина?
— Но…
— Мне кажется, он был просто самозванцем, — сказал Руттул. — Собрал свою банду и пошел отбирать власть у Ольтари. Времена были простые, современных церемоний никто не разводил. Разве Ольтари когда-нибудь признавал Нуверре братом? Но ты лучше вспомни, а как стал королем Таррау, отец Аррина?
— Его пригласили на княжение, а потом…
— Удобно напрашиваться на приглашение, когда у тебя сильная дружина. Меня тоже пригласили на княжение в Сургару, а, Сава?
— Значит, ты не считаешь себя законным правителем?
— Я правлю, значит, я правлю законно, — усмехнулся Руттул. — От тебя зависит, что обо мне скажут после смерти. Ведь ты моя наследница.
Глава 12
Однажды Руттул заметил, что учитель Савы садится за обеденный стол подальше от Стенхе.
— Что случилось? — спросил он Саву. — Почему Агнер выполняет такие маневры ? И почему Стенхе такой сердитый?
— А, пустяки, — ответила Сава небрежно. — Они разошлись во взглядах на космогонию.
— Да? А в чем, собственно, дело?
Оказалось, рассказывая Саве об устройстве мира, учитель Агнер заявил, что считает единственно правильной системой канонические взгляды: Экуна — земля, населенная людьми — плавает в океане. Океан находится в сфере, в верхней части которой — первом небе — живет богиня Таоли Ану, Хозяйка Янтарного дворца. Во второй сфере живет лучезарный бог Накоми Нанхо Ванр, небесный государь, владыка всего сущего. В третьей сфере, самой большой, живут бесчисленные боги, духи и демоны; имена многих богов уже никто и не помнит.
— Ладно, — сказал Руттул. — А что утверждает Стенхе? Стенхе отстаивал античную космографическую систему.
Экуну он полагал шаром, носящимся по эллипсу вокруг Накоми Ванра. Для обозначения Экуны и некоторых небесных тел Стенхе пользовался словом «планеты», прочие, как Агнер и настаивал, согласен был называть звездами.
— Любопытно, — сказал Руттул. — Неужели и вправду была в древности такая гипотеза?
— Конечно, — сообщил Стенхе. — Я могу даже назвать две книги, они есть в твоей библиотеке, государь.
