Хатуа промолчал.
– Так как же старуха?
– Предпочитаю молодых, – слабо отпарировал он.
– Они обычно бедные… Другое дело – божий одуванчик, молва о богатстве которого волной докатилась аж до Краснодара и вернулась обратно, в Сухуми… Слухом земля полнится, а? Поневоле поверишь ему, да еще если покажут рисунок… Соблазн ведь штука вредная. – Я решил, что пора и на Хатуа набросить сеть.
– Не понимаю, о чем говорите. – Он старался выпутаться из нее, но как-то неловко у него это получилось.
– Ты всегда поступаешь так? Так зачем нужен был лишний свидетель? Расскажи, как ты хотел пополнить экспонаты нашего музея, а? – Я весело улыбнулся. – Ловко ты провел врача… Напомни, как его зовут?
На губах Хатуа мелькнула улыбка. Чтобы скрыть ее, он легонько кашлянул и отвернулся. Молодец, подумал я, умеет вести себя достойно и не показывает коготки, как Шоуба!
– Здорово ты его напугал! Я даже удивился, когда врач сказал, что ты мило пообещал отделить его голову от туловища да еще и с языком в придачу… Ну что, перестанем играть в прятки?
– Знаю, что старуха убита. – Хатуа выкинул белый флаг. – Но я ее не убивал. Видимо, еще кто-то охотился за ней. На квартире… не нашел ничего, кроме книг и старого барахла, а они мне – до лампочки. Шоуба – кретин. Слышал звон, да не знает, где он. Бить надо таких смертным боем… Вы, может, думаете, что я убил ее? – Белый флаг не доставил мне сейчас никакой радости.
– Время покажет, – сказал я уклончиво. – Где пистолет, который передал тебе Шоуба?
– Отдал этому… Учаве. Зачем нужен был пистолет ему, так и не понял. С оружием хлопот не оберешься. Вот и вляпался. Пусть теперь сидит за ерунду… Честное слово, не убивал я старуху! Что вы так на меня смотрите?
Я легонько потряс головой, отгоняя оцепенение, нахлынувшее на меня, с тоской чувствуя, что никак не могу вырваться из заколдованного круга.
– И не знаешь, кто это сделал? – глупый вопрос вырвался сам собой.
– Честное пионерское! – дурашливо, но, как показалось, вполне искренне ответил он. – А говоря блатным языком, век свободы не видать!
Я помолчал, а затем потянулся к бумагам:
– Начнем?
– Дайте мне, – сказал Хатуа, протянув руку. – Сам напишу. Впервые в жизни…
…Через час передо мной лежал протокол допроса, написанный Хатуа почти без ошибок и вполне понятным почерком.
Показания Хатуа и Шоубы ничем не разнились, разве что в мелочах, которые существенной роли не играли. Однако Хатуа написал одну фразу, которая меня заинтересовала:
– Вот ты здесь пишешь: «Кто-то постучал в дверь один раз, я затаил дыхание, но стук больше не повторился». Как это понять?
– Да, в дверь кто-то постучал, – подтвердил вновь Хатуа. – Я подумал, что это старуха, испугался и затаил дыхание. Подождал немного, но было тихо. Я решил выглянуть. На лестничной площадке пусто. Аккуратно прикрыл входную дверь и исчез…
– Почему раньше об этом не говорил?
– Да вроде никто подробностями и не интересовался.
– Убедившись, что на лестничной площадке нет никого, почему ушел?
– Испугался, – признался он.
– Ты рылся в вещах?
– Так, чуть-чуть… Мне почему-то показалось, что драгоценностей в квартире нет. Я все же, извините, кое-где сделал шмон, но подумал, что тычусь в глухую стену… А тут этот стук…
– Вещи не разбрасывал?
– Не стал, как говорится, искушать судьбу – попадаться с пустыми руками.
– Но вещи в квартире были разбросаны так, словно по ней прошел ураган! – вспомнил я слова Дорфмана.
– Нет, это не я…
– Что – не я?
– Вещи не разбрасывал, как не убивал и старуху…
– Может, Шоуба?
– Этот телок? – пренебрежительно прищурился Хатуа. – Он, узнав, что я в квартире ничего не нашел, смылся.
– Он мог и вернуться…
– Нет, он улетел в Краснодар. В аэропорту мы подзакусили, выпили маленько, а через час он улетел. Я даже ручкой помахал.
У меня кольнуло в груди.
– Неправда, – сказал я сухо. – Шоуба утверждает, что в тот день, когда ты пытался обокрасть старуху, он никуда не уезжал, а на третий день после этого ты сообщил ему, что старуху кто-то убил!
– Да. Точно! – Хатуа хлопнул себя ладонью по лбу. – Постой, постой, где же мы были в тот день? – Он сцепил пальцы рук и коснулся их губами, задумчиво смотря перед собой. – Мы были вместе где-то, но сейчас не припомню… Ну и дурак же я! – воскликнул он. – Он повел меня домой, и мы там пообедали. Помню его мать, во всем черном, – ее брат, кажется, недавно умер, – все косилась на меня… А через три дня я его действительно провожал в аэропорту… Нет, это не Шоуба!
…Я перечитывал протокол допроса, когда вернулся Ахра.
– Будет ли конец этому делу? – Узнав о результатах, мрачно произнес мой помощник.
Шоуба подтвердил, что, после неудавшейся кражи у старухи, Хатуа гостил у него дома, а на третий день провожал его в аэропорту перед вылетом в Краснодар.
Вечером между мной и Владимиром Багратовичем состоялся разговор.
– Ты веришь Хатуа и Шоубе? – спросил Владимир Багратович.
– Глупо верить кому бы то ни было, пока дело не раскрыто.
– Вот именно! Если ты не найдешь эти проклятые драгоценности, вывод будет один: именно они совершили ограбление и убийство Лозинской, больше некому!
– Вы так думаете? – Я знал, что Владимир Багратович на подобные вопросы не обижается.
– У меня такой уверенности, конечно, нет, но здравый смысл так подсказывает… Короче, будь осторожен с ними и не верь, а – проверяй… Да и что-то легко они пошли на признание, особенно Хатуа.
– Если бы… – вздохнул я.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Теперь мне нужно было сделать шаг назад и вторично, более тщательно, осмотреть квартиру Лозинской.
Начал с того, что снова допросил Ганиева, Дорфмана, его жену и других соседей. Важно было знать, производила ли Лозинская незадолго до убийства или раньше ремонт в квартире, приводила ли кого-либо из мастеров. На эти вопросы получил отрицательные ответы. Тем самым не было никакого намека, что Лозинская замуровала свои драгоценности в стене или под полом.
Несмотря на это я все же решил осмотреть квартиру, причем взял с собой и Ганиева – все-таки он был официальным наследником Лозинской.
Мы открыли дверь, вместе с понятыми вошли в квартиру и чуть не выскочили вон – затхлый запах мог свалить человека с ног. Ганиев отворил окна, чтобы проветрить помещение, и вскоре повеяло свежестью.
Квартира Лозинской однокомнатная, с балконом, выходящим во двор. Я пядь за пядью осматривал ее. Наконец, подошел к комоду и стал выдвигать ящики, но все они были пусты. Дно нижнего ящика застлано газетой тридцатилетней давности. Я поднял ее. Под ней лежал тетрадный лист в линейку. Это была расписка. «Я, Федотова Мария Гавриловна, приняла от Лозинской Натальи Орестовны на хранение шкатулку
