мгновенно наполнила салон, а потом послышался тихий щелчок и жидкость эта мгновенно затвердела, охватила мое тело, но не жестко, как стискивает форма отливку, а мягко, почти нежно.
Это меня несколько успокоило.
Если даже и хорошенько саданемся об землю, то по крайней мере шансы остаться в живых у нас есть. Как там таксист? Он-то вообще во всей этой истории не при чем. Мерзко все-таки устроена жизнь. Чаше всего достается по голове тем, кто в происходящем – не сном ни духом.
А потом был удар, и слабым его я бы не назвал. Очевидно, двигатель авиетки сдох, когда до земли оставалось совсем немного. И тут уж мы рухнули вниз, приложились хорошо, но недостаточно, чтобы убиться.
И это опять была удача. Сдохни двигатель на несколько секунд раньше…
Тут до меня дошло, что я до сих пор еще не попадал в авикатастрофы. Теперь – сподобился. Будет о чем вспоминать в таверне «Кровавая Мэри». Если, конечно, мне удастся выбраться из этой истории живым.
Я прислушался.
Звук доносился словно через толстый слой ваты, но я его уловил. Похоже, наша авиетка покрывалась трещинами, как переваренное куриное яйцо. И наверное, это было правильно. Это давало возможность выбраться наружу.
Я стал ворочаться, словно медведь в берлоге. Причем, через самое короткое время я обнаружил, что желтое вещество, похожее на застывшую пену, великолепно поддается. Оно оказалось мягким и непрочным. Я стал разгребать его ладонями, словно крот, роющий лаз в подвал с картофелем, и это мне вполне удалось. Еще полминуты отчаянных усилий и я наконец, вывалился на землю.
Вывалился и быстро оглянулся.
Ну и ну!
Оказывается, мы упали на самый край здоровенной плотины. Еще метром двадцать влево, и мы запросто могли оказаться в воде. Мне бы она, конечно, не причинила никакого вреда, а вот таксисту…
Кстати, что с ним?
Я повернулся к такси. Оно и в самом деле разбилось, как упавшая со стола старинная, пластиковая игрушка. Впрочем, я мог и ошибаться. Вполне возможно, так и должно было быть при падении. Жесткая оболочка, внутри которой мягкий наполнитель. Наполнитель спасает пассажиров, оболочка трескается и разлетается, для того чтобы они могли быстро выбраться наружу.
И сейчас, там, в этом мягком наполнителе, кто-то шевелился, пытался выбраться наружу, так, как это только что сделал я.
Живой, значит! Ну – это самое главное.
Я снова превратился в крота и приступил к раскопкам, пытаясь добраться до таксиста. А добравшись, вытащил наружу и убедился, что тот даже, не очень сильно пострадал.
– Уцелели, – пробормотал Брон.
Вид у него, конечно, был несколько обалделый. Если подумать, то ничего удивительного в этом не было. Шутка сказать – уцелеть в такой переделке.
– Ладно, – сказал я ему. – Сейчас появятся всякие там мусорщики и врачи. Ты до их приезда дотянешь?
– Да я до чего угодно теперь дотяну. На твердой-то земле.
Правда, сказав это, он тут же сел на бетон, так, словно ноги его оказались держать.
И все же мне надо было уходить. Здесь, на плотине, я был виден со всех точек зрения. Если меня здесь прихватят мусорщики, придется удирать под градом пуль. А некоторые мусорщики стреляют весьма метко.
Я достал из кармана пачку денег, отделил несколько купюр и сунул таксисту.
– Плата. Мне пора уходить. Удачи.
Брон задумчиво посмотрел на купюры, оказавшиеся у него в руке, и промолвил:
– Веселая у тебя жизнь, парень.
– Хочешь, поменяемся? – предложил я.
– Нет, не хочу, – улыбнулся он
– Ну, вот то-то же…
– А откуда взялась ракета?
Я пожал плечами.
– Пока, не знаю.
– Но узнаешь?
– Обязательно. По крайней мере, это моя работа, и вот сейчас я намерен ее сделать во что бы то ни стало.
– Найдешь этого гада, обязательно дай ему о меня хороший пинок. Такую машину угробил! Она, конечно, застрахована, но все же…
– Хорошо, – пообещал я. – А теперь – прощай!
– Прощай!
