Незадолго до того первую попытку переместить столицу из слабеющего далекого Сарая в Москву предпринял Иван Калита (?-1340), внук А. Невского, вор, мздоимец и казнокрад, холуйски вылизавший в Орде, как и дед, ярлык на сбор дани. К. Маркс, например, охарактеризовал И. Калиту как
Чего стоит фигура Ивана Грозного (1530–1584), окончательно доказавшего, что дело татаро-монголов живет и побеждает — их империя при Иване IV возникла в новой реинкарнации — Московском царстве, формальным отличием которого от Золотой Орды было лишь то, что вместо хана появился царь (этимологически происходящего от древнеримского «кесарь»). Существенной же разницы никакой не было, это была всё та же имперско-рабская антисистема, рецидив злокачественного деструктивного образования. Такая преемственность предопределила и дальнейшую «уникальность» Российской империи, несколько отличающейся от других: если империи традиционно грабили колонии в пользу метрополии, то в России же получилась «империя наоборот» — так как она была образована на ордынских колониях, те, став как бы метрополией, так и остались разграбляемой кормушкой. Изменилось лишь направление круговорота «халявы» в природе империи — в этом и есть вся самобытность России.
Такое сложившееся само собой российское «ноу-хау» дало уникальные возможности в присоединении к империи новых территорий — вместо военной силы часто использовался подкуп, приглашение окраинных народов и государств к «халявному» пирогу грабежа центральной России. Патриоты зачастую гордятся тем, что Российская империя относительно мало приложила военной силы для своего расширения. Однако умалчивается кто и чем за такие «мирные завоевания» платил, что работала всё та же схема «крышевания», работающая безотказно по сию пору. Например, бесплодно и позорно окончились попытки военных двух рейдов федеральных войск на Чечню 1994–1996 и 1999–2000 годов. Однако что не получилось подчинить силой, то, как всегда легко удалось Москве «халявой» — значительными денежными подарками. Нашелся и свой чеченский Александр Невский, готовый за «ярлык» на сбор дани и практически безграничную власть под «крышей» Москвы держать народ в узде, и подавлять любые попытки бунта против имперского (теперь это называется — «федерального») центра. Чечня, в итоге, получила права и преференции, которые ей бы и не снились, отделись она от России. Всё это, конечно, происходит на фоне традиционной выморочной политики в отношении народов центральной России, которую еще в своё время с успехом восстановил Иван IV после перерыва, данного смертью Золотой Орды, околевшей естественным образом ввиду того, что эта раковая опухоль просто сожрала все ресурсы.
Подобно двум войнам в Чечне Иван Грозный также предпринял, например, два похода на Астрахань (1554 и 1556 гг.), и лишь много позже до него не дошло, что империя держится не на военной силе, а на «халяве», и в конечном итоге занялся возрождением института татаро-монгольских баскаков (от тюркск. — давитель), теперь, в московском ханстве, ставших называться опричниками. «Опричнина» означает то же самое, что «халявщина» — опора империи, прикормленный контингент, занятый отъятием (экспроприацией) и потреблением чужих ресурсов.
Никоновская летопись пишет:
Вот и истинная российская имперская «метрополия» обнаружилась — не территория, не народ как в других империях, а каста избранных «давителей», получивших право убивать и грабить под предлогом искоренения государственной «измены». Проявилась традиция привлечения к карательным функциям различный интернациональный сброд, не прижившихся в своих культурах, выходцев из невесть каких окраин, бичей, не имеющих никакой системы ценностей, чуждые всему на свете кроме «халявы», и в своем патриотизме, преданности «халяводателю» — империи, святее папы римского. Кто-то вешает всех собак за репрессии в XX веке на чекистов-коммунистов, а меж тем они лишь наследники традиций баскаков и опричников, просто наиважнейший институт имперской «халявной» антисистемы, и неизбежно будет в том или ином виде восстанавливаться пока жива империя, как ее фундаментальный атрибут, российский вид нетерриториальной метрополии (совершенно естественно, что современный институт чекистов, всеми своими «холодной головой и горячим сердцем» прилепился к «халявным» прибылям). Принципиально неизменно и логично, что Россия — тюрьма для представителей исконных и развивающихся культур, и она же — клондайк для разного рода проходимцев, «общечеловеков», жаждущих легкой жизни и скорой наживы, автоматически причисляющихся в российскую «метрополию» просто по факту своей первобытной непринадлежности ни к какой культуре, неподдержания никакой системы ценностей.
Реванш ордынской империи в середине прошлого тысячелетия не мог не сопровождаться и реваншем византийской церковности. В лишенном на некоторое время имперской «крыши» христианстве стали появляться ростки действительно духовной религиозности, уникальной самобытности, возникли секты стригольников, нестяжателей — «заволжских старцев», т.н. «ересь жидовствующих» (названной так не потому что имела какое-то отношение к евреям, а просто в целях очернения и демонизации еретиков). Не отрицая учение Иисуса Христа, у многих верующих возникло расхождение с православием, как религией священной материи — идеологическом базисе «халявы», конфликт с церковной иерархичностью, монашеством, таинствами, физическими чудесами, поклонением мощам, иконам, появились требования отказаться от церковных землевладений и церковных крепостных, прекратить практику симонии — купли и продажи священнического сана. Таким образом, в церковной жизни творилось то же самое, что и в светской — еретики (так назывались в духовной жизни те, кто в свету именовался «изменниками») по-своему церкви «убытки делали и казны тощили». Соответственно и расправа с ними была не менее жестокой, чем со светскими «изменниками».
Конечно, угроза частным материальным благам, «халяве» — это не самое главное в подавлении инакомыслия. Самую большую опасность для империи несет культура, которая так и норовит расцвести на почве реального воспроизводства, исходит из природных, географических и других реалий, складывающихся естественных систем отношений. В этом смысле действуют в одном ключе как террор государства, направленный в XVI в. на земство, так и террор церкви, каленым железом выжигающий реальную духовность, которая призвана не вырывать верующего в виртуальные грезы, а наоборот — регулировать, делать конструктивным невидимый мир актуальных для жизни идей и действительных отношений, не отвращать от очевидности, а раскрывать на нее глаза.
Ангажированными историками отрицается существование не только рабства, но и инквизиции в России, которая на самом деле тянулась всю историю российского православия вплоть до XVIII века. Российские инквизиторы жгли, рубили головы, четвертовали, вешали, топили, вырывали языки, выдавливали глаза, вырезали ноздри, ломали кости, подвешивали за ребра, замораживали, скармливали зверям, пытали дыбой, клещами, морили до смерти голодом, дымом, и т.д. и т.п.
Отрицание российских вариантов рабства и инквизиции — это проявление того же рабского мышления. Жизнь, страдания, смерти рабов цинично ни во что не ставятся, это в имперском отчужденном понимании как бы само собой разумеющиеся жертвы, которых и упоминать не стоит. Такое отношение к людям проявилось во всей красе и в XX веке, когда, скажем, гитлеризм оценивается как однозначное зло, а сталинизм — далеко не так, хотя сталинский режим уничтожил в репрессиях, голодоморах и войне людей намного больше, чем германский фашизм, но это была смерть «своих» рабов, которая ничего не значит в сравнении с огромной имперской исторической миссией, которая на поверку всегда оказывается пшиком…
Нет смысла здесь подробно описывать дальнейшую историю России до XVIII века, представляющую собой сплошное кровавое месиво войн, казней, расправ, постоянной болтанки вверх-вниз: развалов- самоуничтожений империи и последующих кровавых ее восстановлений. Любая деструктивная система отличается от конструктивной именно такой «болтанкой» — взлет-падение, взлет-падение, крах-реванш,
