— Про Ангару.
— Да я уже тебе два раза рассказывала.
— Еще!
Тогда Валя, тихо покачивая кроватку, начала рассказывать про красавицу Ангару, про седой Байкал, и богатыря Енисея, и грозный Шаманский камень.
Она кончила, а Вовка не спал.
— Еще! — тревожно и капризно требовал он.
— Все уже, сынуля, спи, родной!
— Нет, не все!
— Ну как же не все? Я все тебе рассказала.
— Не все!
— Ну ладно, постой… Не вертись… Слушай.
Я тоже слушал, и это был —
…И жили вместе Ангара и Енисей тысячи лет.
Они были счастливы, как могут быть счастливы только самые красивые и самые смелые люди. Они нежились на гибких постелях среди сопок, плескались на заре, и Ангара разбрасывала свои радужные, алмазные брызги.
Однажды некий старый человек сказал им:
— Вы не задумывались над тем, что жить, только нежась и разбрасывая алмазные брызги, — это еще не счастье? Я знаю настоящее счастье. Хотите, я дам его вам?
Ангара засмеялась, и улыбнулся Енисей в черные как смоль усы. Кто смел учить их жить?
На их берега сходились народы. Люди бросали в воду камни. Ангара пенилась, кипела, уносила камни прочь, как легкие пушинки. Люди бросали. Ангара была сильная — они сильнее, Ангара была смелая — они смелее, Ангара была непокорная — они непокорнее.
Они заставили Ангару и Енисея работать. Добывать для людей свет, радость и тепло.
Тогда случилось чудо.
Тогда поняли Ангара и Енисей, что до сих пор было их счастье малым, и ничего они в жизни не знали и не видели. Потому что настоящее счастье приходит не там, где мы ждем его, и оно не такое, каким мы его представляем. И уж никогда оно не бывает легким.
Настоящее счастье — трудное счастье.
Ты вырастешь, мой сын, и поймешь это. Не пытайся искать легкой, счастливой жизни: ее нет в мире. И никогда не будет.
Потому что жизнь — это работа для радости, и тот, кто не трудится, а только разбрасывает алмазные брызги, — тот ничего в жизни не понял.
Потому что трудиться, нести с собой свет, радость и тепло — это и есть самое большое, самое великое счастье на земле…
СОБЫТИЕ, ДЛЯ ИСТОРИИ НЕ СУЩЕСТВЕННОЕ
Наконец-то я получил зарплату. Аванс я пропустил в больнице, поэтому получил сразу все. В последнее время деньги у меня были. Наш Захар Захарыч, оказывается, миллионер, у которого можно всегда одолжить. Он ведь один, а зарабатывает порядочно и охотно помогает всем. Он нашел какую-то бедную сторожиху с четырьмя детьми; она ему стирает, а он ей помогает сводить концы с концами. Петька у него бессовестно берет на химикаты. Так что если фотолетопись стройки когда-нибудь появится, то знайте, что сие фундаментальное предприятие полностью финансировал Захар Захарыч. Когда старику отдают долг, он всякий раз искренне удивляется: «А разве ты у меня брал?»
Получив деньги, я не знал, что с ними делать. Отродясь я не держал в руках такую пачку. Несу в кулаке — чего-то стыдно, неловко. Положил в карман — брюки отдуваются.
Сначала я, конечно, роздал долги: Николаю, девушкам, Захарычу. Кого-то из девушек забыл, и одна десятка осталась. Кого ни спрашивал — не берут. После я отправил триста рублей матери. Отложил на еду.
И осталось четыреста рублей.
Я решил купить часы. Никогда в жизни их у меня не было. Как я завидовал другим! Витька носил часы с пятого класса. У Захарыча, у Тони, у Леньки… да у всех есть часы! Нет, до зимы еще далеко, пусть пальто подождет, я куплю часы.
Мишке Ольхонскому тоже нужно было в Иркутск, и он вызвался консультировать меня в столь важном жизненном шаге. Мы выехали с ним на попутном катере «Орел», пристроились на корме среди бухт каната и пожарных ведер.
Медленно уплывала в дымку шестерка портальных кранов. Станция, затопленная водой, теперь низкая, распласталась над бурунами. Эстакада дрожит и вибрирует; над отверстиями колодцев, над штрабами настелили доски, чтобы кто-нибудь нечаянно не оступился — если упадешь в воду, тут тебе и конец: унесет в спиральные камеры, в рабочие колеса. Для любителей-рыболовов наступил праздник. Свободные от работы, они лепятся по карнизам у выходных ворот, обдаваемые брызгами, и нет-нет, да и подхватывают самодельными сачками обалдевшую, обессиленную рыбину.
Где аквамариновая вода? Нет ее! Бурая, мутная, неспокойная, она несет из котлована уже целую неделю ил, мусор, роет дно своего нового ложа, вырывает корни и траву. Шутка ли, такой поворот в жизни реки! Есть от чего потерять холодный ослепительный блеск.
Я помню, в детстве, когда мы гостили у бабушки в деревне, ребятишки «гатили гатки». Мы шли на ручей, шапками, пригоршнями, дощечками складывали гору песка, набрасывали в ручей камней, а потом обрушивали песок — торопились, утаптывали, укрепляли. И на полчаса ручей вдруг останавливался, — растекался по овражку мутной лужей. А мы прыгали, вопили, бродили по колено в «глубокой воде». Радость какая!
Радость! Что это за чудо — знать, что ты участвуешь в настоящем деле, бетонируешь выше и выше и прочно стоишь на ногах над бурлящей под эстакадой Ангарой! И если есть забота на сегодняшний день — так это покупка часов.
— Ты, Мишка, удивительный человек. Но ты стиляга.
Мишка удивленно осмотрел свой костюм, свои новые туфли на микропоре и вдруг прорвался потоком брани:
— Дурак! Ничтожество! Глупости только и знаешь болтать! Что же, всякий хорошо одетый человек потвоему — стиляга? Стиляга — это социальное явление. Ты спроси у него: откуда он взял это? На чей счет он живет? Что он ищет в жизни? Стиляга — это не микропора на ногах, это микропористая душа!
— Эх, Мишка, у тебя замечательный рот: как ты его раскроешь, так и вылетает тезис к докладу! Видно, тебя только могила исправит. А хочешь, я тебя туда брошу?
— Ну-ну, не мни костюм…
— Ага, испугался, стиляга! Ладно, давай лучше обсудим, какие мне купить часы.
Полдня мы потеряли в магазинах. Обошли все комиссионные и безжалостно забраковали выставленную там продукцию. Золотые часы мы сразу отвергли как пережиток капитализма, тем более что они стоят более тысячи. Карманные — это предрассудок. «Звезда» — слишком уж дешевы, нет шику. «Победа» — это уже старо. «Кама», «Маяк» и прочее — модно, но чего-то такого — изюминки! — не хватает. Мы купили «Москву» ровно за четыреста рублей, на шестнадцати камнях, маленькие, с золотистым циферблатом, зелеными светящимися цифрами и центральной секундной стрелкой. Прямо маленький секундомер! Второго часового завода в Москве, что на Ленинградском шоссе. Там еще есть остановка троллейбуса номеров «12» и «20». Как едешь на «Динамо», кондуктор объявляет: «Белорусский вокзал,
