Хоровод воды

Мы знаем, чтo должны сделать.

– Ну что, – говорит Никита. – Похоже, Римму ждать не имеет смысла. Начнем?

– Да, наверное, – вздыхает Аня.

Она все-таки надеялась встретить тут сестру.

– Ага, – говорит Мореухов, – сообразим, что называется, на троих.

Мы беремся за руки. Влажные пальцы Мореухова, крепкий захват Никиты, узкая Анина ладонь. Пожав ее, Никита невольно вспоминает о Маше – она любит засыпать, взяв его за руку.

Пространство податливо, и потому мы можем держаться за руки, хороводом обступив лесное озеро. Мы знаем одно: мы не должны разомкнуть круг.

Медленно мы начинаем двигаться. Никита задает темп, ускоряющийся, рваный, задыхающийся. Полночным хороводом мы кружимся вокруг черного лесного зеркала. Бледным пятном в его центре – луна.

Мы кружим все быстрее и быстрее.

Вот он, наш круговорот, наша лесная окружная дорога. Вода, пар, дождь, снег; возгонка, испарение, конденсация, замерзание; вечный водный круг, колесо сансары, рождений и смертей, похорон и крестин.

Мы почти выбились из сил, мы задыхаемся. Вот сейчас откроется второе дыхание, думает Аня. Это как запой, думает Мореухов, главное – не останавливаться, пока есть силы. Никита старается ни о чем не думать, вызвать в памяти фантасмагорическое видение Дашиного оргазма. Почему-то Никита знает: это сейчас – самое главное.

Пот струями льется по лицу, соленые капли падают в темную воду, ноги скользят по глинистым берегам, пожатие Никиты слабеет, мокрые пальцы Мореухова вот-вот выскользнут из Аниной ладони, прорвемся, говорит она себе, выплывем, – и впервые множественное число этих глаголов обретает смысл: это мы прорвемся, мы выплывем, все вместе, все втроем.

Может, в самом деле пришло второе дыхание; может, нам удалось найти правильный ритм; но в ночном воздухе зазвучал и окреп мощный гулкий звук; глухой, утробный, нечеловеческий. Кажется, он исходит из глубины озера – и одновременно триумфальным стоном вырывается из наших легких.

Рябь покрывает темную воду, раскалывается отраженный диск луны, черные волны касаются наших ног. В такт хороводу кружится вода, свивается воронкой, закручивается спиралью, вертится водоворотом, бурлит, булькает и пузырится – и там, в сердцевине озера, начинается движение, колыхание, подъем.

Мы знаем, кто поднимается сейчас на поверхность. Мы знаем его. Мы уже с ним встречались.

Хтоническое чудовище, древнее божество, глубоководный монстр, придонный бог, осьминог, водяной. Осклизлые щупальца, гнилые водоросли, на голове – блюдце, белое и круглое, как луна в небе.

Мы останавливаемся, мы крепче сжимаем руки. Волны уже достают нам до груди, чудовище бросается из стороны в сторону, пытается разорвать круг, вырваться наружу.

Как на чудо-юдины именины испекли пирог из глины, сквозь зубы говорит Мореухов, и мы начинаем приседать и поднимать руки, словно в детском хороводе. Темные волны бьют нам в лицо, кажется, еще минута – и круг разомкнется.

– Послушай, – кричит Аня, – успокойся, не злись, мы все сделаем по правилам. Мы признаем твою власть, мы принесли тебе дары, прости, что потревожили твой покой и вызвали тебя. Для нас пришло время отдавать, пришло время очиститься, и мы просим твоей помощи, твоей поддержки.

И Аня падает на колени. Резкий, гортанный клекот раздирает ей рот. Сверхзвуковой визг «фау-2», снайперский свист пули, шелест крыльев последнего ангела, смерть в полете – и когда над лесом замирает последняя нота, озеро успокаивается, вода снова ложится к нашим ногам. Чудовище высится в центре озера, только темные струйки воды стекают по гладкой коже.

– Я приношу тебе в дар свою свободу, – говорит Аня. – Я приношу тебе в дар мое одиночество, мою готовность рассчитывать только на себя. Я делаю это ради себя, ради своего сына Гоши, ради всех моих родных, ради блага всех живых существ.

Вторым на колени опускается Мореухов. Склонив голову над темной водой, он блюет – отчаянно и самозабвенно. Рвота фонтаном бьет изо рта – в лунном свете кажется, будто кто-то бросает в воду пригоршни серебряных монет.

– Я приношу тебе в дар мою веру, – говорит Мореухов, – мою веру в то, что я сам выбрал свою судьбу, мою гордость за этот выбор, мою гордыню, мою самоуверенность. Я делаю это ради себя, ради своего деда Григория, ради всех погибших по его вине, ради блага всех живых существ.

Последним на колени опускается Никита. В его ладонях – охапка желто-красных листьев, он бросает их в темную воду, они качаются на волнах бликами желтого света, пятнами красной крови.

– Я приношу тебе в дар мою молодость, – говорит Никита, – мое желание остановить время, мою щемящую любовь к Даше, мой несбывшийся проект с Костей, все то, чем я жил последний год. Я делаю это ради себя, ради своей жены Маши, ради второй России деда Макара, ради блага всех живых существ.

И тогда блюдце водяного вспыхивает рубиновым цветом, капли воды на коже начинают светиться, меняя цвет, пульсируя, проходя весь радужный спектр, и вот уже цвета перетекают друг в друга, словно кто-то мешает краску, крутит калейдоскоп.

Ночной лес вспыхивает радугой, вода у наших ног расцветает фейерверком.

– Благословение, – говорит кто-то из нас, – благословение получено.

А потом свет и вода снова закручиваются воронкой, радужный спрут погружается в озеро, возвращается в свое глубинное придонное царство. Вода успокаивается – и только несколько желтых листьев неподвижно лежит на черном зеркале, где отражается луна и наши склоненные лица.

Молча мы поднимаемся с коленей и разжимаем руки. Как мы не сделали этого раньше – не спрашивайте. Здешнее пространство податливо, а может, во время жертвоприношения у нас выросло еще по паре рук. Мы и сами не знаем.

Наше время закончилось, пора уходить, и мы начинаем прощаться.

– Счастливо, – говорит Никита.

– Увидимся, – говорит Мореухов.

– Заходите ко мне, – говорит Аня.

Мы бросаем последний взгляд на спокойные воды лесного озера. Вот оно, наше секретное владение, фамильное имение, тайное убежище, семейное сокровище.

И тут Мореухов поворачивается к Никите:

– Послушай, – говорит он, – у меня к тебе просьба. Я знаю, твоя Маша – медиум, она принимает людские души, души мертвых. Так у меня двое родных есть по материнской линии. Девочка Полина и женщина Лида. Такие как раз к твоей Маше приходят: ни детей, ни наследников. Но если бы не они, я бы на свет не появился. Замолви за них словечко своей Маше, я в долгу перед ними. Если она сможет – пускай примет их, хорошо?

– Я попрошу, – отвечает Никита, – но это Маше решать, не мне.

Мы расходимся. Темный круг озера, светлый круг луны. Точка покоя, место битвы, центр циклона, эпицентр взрыва.

104. Что-то очень важное

Москва – красивый город, думает Никита. Особенно из окна такси. Особенно в ярко освещенном тоннеле. Пьяный и уставший, он возвращается домой и все никак не может выбрать между двумя женщинами, которых любит.

Несколько движений карандаша, еще один листок летит на пол. Мореухов, прихлебывая пиво, рисует набросок за наброском. Гулаговские зэки, осунувшиеся крестьянские лица, телефон, накрытый подушкой, пыльный московский закат, звездное небо над солончаковой степью, мальчик в библиотеке, всадники в азиатских горах, мужчина и женщина в тире, черная машина у подъезда «Метрополя», перепуганный мальчишка с пистолетом в руке, девушка под белым зонтиком, трое детей на железнодорожной насыпи, очередь вдоль кирпичной стены, ракета взлетает в небо, старик стоит у запруды, двое лежат в обнимку на узкой кровати, подводные чудовища проплывают между коряг, утопленники набухают в темной воде, гнилые сучья, подводные пни… Листок за листком, набросок за наброском. Уже много лет он так не рисовал.