На колокольне Брисов был в безопасности.
Но и о том, чтобы спуститься, не могло быть и речи.
Внизу оставались человек двенадцать бандитов. Если в деревне все прошло благополучно, сейчас появятся Орловский с его всадниками, да еще и Белоусов с Механиком в придачу. Впрочем, вполне достаточно двух-трех человек, чтобы отвлечь бандитов от входа на колокольню.
Время шло, никто не появлялся, и Брисов понял, что его товарищи убиты. Скоро бандиты поймут, что деревня в их распоряжении.
За себя Брисов не беспокоился: у него были два нагана с запасом патронов. Кроме того, за час он мог успеть починить пулемет. Штурм колокольни был бы для Волков чистым самоубийством.
Бандиты по-прежнему скакали вокруг колокольни. Вероятно, они надеялись, что сейчас подойдут их раненые товарищи.
Через пять, в лучшем случае десять минут они поймут, что их никто не преследует, подумал Брисов, и тогда вернутся в деревню, чтобы отомстить.
И значит, все сегодняшние смерти будут напрасны.
На минуту Брисов задумался, потом перезарядил оба нагана.
Если он не ошибся в подсчетах и будет стрелять метко – у него есть шанс.
Садиться на лошадь Гриша побоялся – задыхаясь, он бежал, держа в каждой руке заряженный револьвер и повторяя про себя: «Оружие не только продолжает руку человека, но и само продолжается в нем».
На полпути к пригорку он увидел Пильского. Лошадь его была убита, сам Пильский лежал, положив голову на ее круп. Услышав Гришин голос, сказал: «А, малой! Жив? Ну хорошо».
«Что с вами?» – спросил Гриша.
«Умираю, – ответил Пильский, – три пули в живот… почти в упор… может, в хорошем госпитале и сделали бы чего, но не здесь. Из наших жив кто остался?»
«Брисов, наверное, – ответил Гриша и тут же испугался, что опоздает. – Я к нему иду… помогать… если понадобится».
«Это правильно, помогать, – сказал Пильский. – Ты мне только помоги сначала, хорошо? Брисов и сам справится. Достань мне из седельной сумки револьвер, а я полежу пока».
Седельную сумку отбросило в сторону. Гриша достал наган и передал Пильскому.
«Спасибо, – прошептал Пильский, – а еще… вон там… гнедой конь и всадник… не посмотришь?»
«Что посмотреть?» – не расслышал Гриша.
«Посмотри – я его… до седла разрубил?» – слабеющим голосом прошептал Пильский.
Гриша на секунду замер над трупом лошади и всадника.
«Ну что?» – просипел Пильский.
«До седла!» – ответил Гриша, а сам подумал: «Сейчас меня вырвет!»
«Ну хорошо тогда, – сказал Пильский. – Если Брисов жив – передай ему, что он мерзавец! А если нет – сам скажу».
«Ага», – крикнул Гриша, и почти одновременно забили колокола на холме, а за спиной грохнул выстрел.
Уцелевшие Волки не сразу поняли, что происходит. Сначала раздался колокольный звон, потом – тишина.
Через несколько минут с верхушки колокольни полетела веревка от колокола, и по ней заскользила мужская фигура. Бритая голова блестела на солнце, Брисов придерживал веревку левой рукой, в правой сжимая наган.
Так, спускаясь, Брисов расстрелял весь барабан. Из семи пуль пять попали в цель.
Он бросил на землю ненужное оружие, выхватил из-за пояса второй револьвер и продолжил стрельбу.
Если бы на месте Юлия Брисова был мой любимый актер Чоу Юнь-Фат, думает Мореухов, у него был бы не семизарядный револьвер, а, скажем, «Беретта 93R» с магазином на двадцать патронов – и тогда, не вынимая изо рта свою коронную зубочистку, он перестрелял бы всех Волков. А если бы все-таки Чоу погиб, в небо над колокольней взвились бы белые голуби Джона Ву.
И вообще, думает Мореухов, если бы это была в самом деле «Великолепная семерка», Брисов остался бы жив, как оно и положено.
И не говорите мне, что это не кино, а жизнь. Что там было в жизни восемьдесят лет назад, мы не знаем, – и, значит, можем только предположить, что Юл Брисов, став на одно колено, не меняя позы, снял еще семерых бандитов, а потом покатился по земле, надеясь ухватить револьвер одного из убитых.
Взбежав на холм, Гриша успел увидеть, как Брисов выпускает в цель последние пули. А потом стрелок покатился по зеленой траве, и двое бандитов, словно ждавшие этой минуты, выскочили из-за угла колокольни, почти непрерывно стреляя.
И тут Гриша забывает о своем страхе, забывает о смерти товарищей, забывает о трупах, разорванных на части и разрубленных надвое, – он кричит: «Сдохни! Сдохни!» – и выпускает весь барабан в того из бандитов, кто ближе.
Тот падает рядом с телом Брисова, а Гриша бросает на траву разряженный револьвер, перехватывает наган из левой руки в правую – и стреляет почти одновременно с последним оставшимся в живых Волком.
Что-то горячее ударяет Гришу в грудь, и он падает.
Трава кругом в брызгах крови.
Удивительно красна кровь на зеленом.
Как тяжело думать, что есть люди, которые умерли, а ты не успел сказать им даже ласкового слова.
И эти люди умерли одинокими.
Когда мне было пятнадцать лет, я впервые убил человека.
Точнее, двух.
Я был один против двоих, но на моей стороне было преимущество внезапности.
Наверное, первый даже не успел понять, кто его убил.
Второй перед смертью ранил меня, и я месяц провалялся в бреду и жару на какой-то лежанке в деревне, которую мои друзья спасли ценой своих шести жизней.
Поправившись, я узнал, что красные захватили Крым.
Мне больше некуда было идти.
Я не спал всю ночь, а наутро отправился к старосте и попросил дать мне бумагу, что я, боец Красной армии, отличился в боях с бандитами за деревню Кальское.
Староста спросил мои имя и фамилию.
«Григорий», – сказал я и запнулся. У моих родителей была хорошая фамилия, красивая и известная. Я подумал, что в стране, где мне предстоит теперь жить, лучше иметь фамилию поскромней.
Я последний раз, не раскрывая губ, покатал на языке фамилию, которую мои предки с честью носили пять веков, и сказал: «Пусть будет Брисов».
Наверное, староста не расслышал. Так я стал Григорием Борисовым.
Я взял с собой револьверы Юлия Брисова, белого офицера, погибшего за украинских крестьян из деревни Кальское, и с этими револьверами отправился через всю страну в Петроград, где меня никто не знал. Я никогда не был в этом городе, и он ни о чем не мог мне напомнить.
По пути в первом же городке я зашел к парикмахеру и попросил обрить меня наголо. В те годы многие так поступали: боялись вшей.
Настоящая голова – та, с которой снят скальп.
Выходя из парикмахерской, я взглянул в зеркало. На бритую голову села муха и медленно поползла, будто путник по земному шару.
В Петербурге я пришел со своей справкой в ОГПУ и сказал, что хочу продолжить борьбу с бандитизмом.
Разумеется, я соврал, что мне уже шестнадцать.
Почему я пошел работать к большевикам, которые разрушили мою страну, лишили меня имени и
