Глеб вспомнил Нюру: иногда реальная жизнь смыкается с виртуальной самыми причудливыми способами.
Сегодня почтовый ящик буквально забит новыми сообщениями. Все со школьного листа: проглядывая последнее, Глеб не понял, о чем речь ('если это шутка, то неумная и неуместная'), и открутил к началу. Тред начался с письма Вольфсона с заголовком 'a bad taste joke'. Вольфсон писал:
'Несколько дней назад я просматривал список подписавшихся. Вы уже знаете, что Гл и Абрамов опять с нами, но я обнаружил, что среди новых подписчиков есть человек, зарегистрировавший адрес [email protected]. Я написал ему письмо и спросил, что это за дурацкие шутки. Вот какой ответ я получил сегодня утром:
» Привет, Вольфсон
» Рад, что ты меня заметил. Много лет я ждал возможности
» проявиться. Как вы живете, ребята? Говорят, теперь
» все то, за что ты получил по пизде мешалкой, стало очень
» модно? Жалко, что так вышло тогда, в самом деле.
» Хорошо бы как-нибудь увидеться, да вряд ли возможно.
» Разве что с тобой чего случится:)). Но это я не советую.
» Хорошо, что есть Интернет, и мы можем хотя бы поговорить.
» Привет ребятам.
» Твой Чак
Я написал, что, мне кажется, шутка несколько дурного тона, и в ответ получил довольно длинное рассуждение о том, что 'сакральное пространство Интернет является моим естественным местом обитания – и неясно, по какому праву ты ссылаешься на законы реального мира'. Я страшно разозлился и хотел было его просто отписать, но потом вспомнил про демократию и решил спросить вас всех. По-моему, надо гнать такого поганой метлой. Есть возражения?'
Первым на это письмо откликнулся 'Чак'. Он писал:
'Не понимаю, с чего такая истерика. Конечно, вы можете меня отписать – хотя мне странно слышать про демократические институты от Вольфсона. Черт с ними, с институтами: важно то, что, если сегодня отпишут меня, то завтра за мной последует любой из вас. Я утверждаю, что я – Алексей Чаковский, хотя и не могу это никак доказать. Но за последние дни тут появились Абрамов и Глеб – как они докажут, что они – это они? Есть известное правило презумпции виртуальности, которое гласит, что каждый из нас должен считать другого виртуальным персонажем, пока не доказано обратное. Это лист не для живых людей, это лист для виртуалов. Живые люди не оказываются в Интернете; они, в лучшем случае, сидят у компьютеров. Вы говорите, что меня на самом деле нет; я вам отвечу: ВCEX HAC HET. Я понимаю, что эта мысль непереносима, как секс с человеком, которого любил полжизни назад, но придется ее принять'.
Глеб подумал, что для него секс вообще мало связан с любовью. Смешно, но секс с полузнакомой Нюрой показался ему куда увлекательнее, чем ночь со Снежаной. В Снежану он был немного влюблен, а у Нюры всего-то и было, что запах детского мыла, на мгновение вытеснивший никотиновый привкус 'Кэмела'.
Глеб понимал: мертвый Чак не может в самом деле появиться в Интернете, но это было неважно. Было бы приятно, если б он в самом деле мог с ними говорить, – как если бы в один прекрасный день на канале #xpyctal снова появилась Снежана.
Глеб бегло просмотрел остальные письма (его одноклассники, как всегда, не могли договориться) и вернулся к письму 'Чака'. Странно: живой или мертвый, Чак писал так, словно последний месяц пил водку в Хрустальном и беседовал с Осей и Андреем о независимости киберпространства.
Из всех его одноклассников, самой подходящей кандидатурой на роль 'Чака' был сам Глеб.
Глеб ткнулся в IRC, нашел там Горского и рассказал о вчерашнем посещении Оси:
– Он совсем не похож на экстремиста. Такой тихий семейный человек. То есть он говорит все эти слова, про сатанизм или про геополитику, но это все существует как-то отдельно от его жизни.
– Слова всегда существуют отдельно от жизни, – ответил Горский, – просто некоторые об этом забывают и стараются их объединить.
– Впрочем, не знаю, какими вырастут его дети, если их детство пройдет под портретом Егора Летова, – напечатал Глеб, а Горский ответил:
– Слушать Летова в 1996 году так же глупо, как БГ – в 1990-м. Но в одном он прав: ни у кого нет алиби. То есть нет виртуального алиби.
– Почему?
– Потому что любой из тех, кто ходил на канал, мог прийти и объявить себя het.
– Любой, кроме SupeR.
– Технически даже SupeR мог, но он, похоже, все-таки в Америке и не мог прийти к вам в Хрустальный. А Undi или BoneyM мы не можем исключить.
– Знаешь, может быть, – быстро набивал Глеб. – Я спрашивал у Бена про этого het, и Бен ответил, что про него нельзя сказать ничего вразумительного. Het все больше молчал. А в этот раз был довольно разговорчив.
– Человек без свойств, – ответил Горский и добавил смайлик ':-)' – мол, шучу.
– Послушай, – Глеб повернулся к Андрею, – я вот все думаю про этого самого het'а… который на #xpyctal. Ты с ним часто разговаривал раньше… в смысле, когда Снежана была жива?
– Не, – ответил Андрей, – он, типа, не особо разговорчивый был. Вроде как присутствовал и в то же время – нет.
