– Хочешь, тоже выпью с тобой? – спросила она.
Таня кивнула, и Маша налила немного водки на дно пустого чайного стакана в латунном, как в советских поездах, подстаканнике.
– За Сережу, – сказала Таня, и они выпили не чокаясь. – За Сереженьку. Знаешь, какое это счастье для меня – говорить 'Сереженька'. Никому ведь не могу сказать, только тебе.
Таня снова налила и выпила – теперь уже одна.
– Но все еще было ничего, – продолжала она. – Я еще не понимала, что это – не предел, пока не появилась Света. Я никому про нас с Сережей не говорила, хотя боялась, что все и так знают. Но однажды напилась и все рассказала Светке – потому что надо же мне было кому-то рассказать, не Пашке же, в самом деле. И Света так хорошо слушала, только совсем расстроилась, когда я начала плакать. Она, правда, попыталась отправить меня к Вике, ну, к этой женщине, которая в свое время посвятила ее в ведьмы. Говорила, мол, Вика может вернуть возлюбленного, но я не пошла, я не хотела манипулировать Сережей, хотела, чтобы он был мой без колдовства, а просто потому, что сам это выбрал. Дура я была – я ведь уже знала, это невозможно.
Теперь, когда Таня сняла все кольца, ее худые пальцы казались голыми и беззащитными. Бледные, словно житель мегаполиса на пляже: первый раз за сезон, неловкий, стесняющийся своей белизны.
– Я-то к Вике не пошла, а Светка уже через неделю была у Сережи. У нее вроде был роман с Абросимовым, и она рассказала Вадиму… ну, как у нее все было с Сережей, а Вадим уже рассказал мне. Зачем он мне это сказал, не знаю даже, наверно, ему тоже нужно было с кем-то поговорить… больше мы никогда о Свете не говорили, если не считать одного раза, в 'Cabana', совсем недавно. Я тогда даже не рассердилась на Светку, а подумала, что так и надо, она, конечно, гораздо красивее меня, вон грудь у нее какая, и в постели, наверное, с ней гораздо интереснее. Мы даже говорили с ней о Сереже несколько раз, я ей так и сказала, что пожалуйста, мы же свободные люди, все равно он сейчас со мной почти не спит, а мне даже приятно, что это не неизвестно кто, а моя подруга. А Светка ответила, что, в конце концов, это всего- навсего секс, не больше, потом помолчала и добавила: 'Но вообще я тебе завидую, он офигительный любовник'. И я кивнула, потому что – ну да, о чем тут спорить. Наверное, лучший любовник в моей жизни, хотя это толком не поймешь, когда любишь. И я начала о них думать, потому что я ведь Светку тоже любила, как подругу. Помню, как-то ночью проснулась, Паша рядом спит, Светочка в кроватке посапывает, я ей встала одеяло поправить, а сама думаю – вот, лежат они сейчас вдвоем, у него дома, такие влюбленные, такие красивые.
– Мне кажется, ты гораздо красивее Светы, – сказала Маша.
– Спасибо, – ответила Таня. – Спасибо тебе, но это не так, я знаю. Я же всегда восхищалась Светкой, любила ее, она мне как страшная сестра была, когда я пришла в 'Наш дом', все объясняла, опекала. Мне то время до сих пор приятно вспоминать. Ну, и я себе говорила, мол, мы все – свободные люди, и Светка, и Пашка, и Сережа. Я же не могу запретить ему спать с другими, вот я же сплю с Пашей. Позови он меня – я бы от Пашки в тот же день сбежала, но ведь он не звал и потому я только повторяла: мы – свободные люди, свободные люди, какая тут ревность, а Светка такая чудесная, я его хорошо понимаю. Они оба такие были прекрасные, я чувствовала себя лишней, я бы ушла совсем, но просто была уверена, что Сережа все равно ее не любит.
Таня снова налила себе водки и выпила, не предлагая Маше.
– Ну, а потом однажды в пятницу после вечеринки мы все вместе пошли в 'Пропаганду'. Мы танцевали там и пили, и напились страшно, я была совсем никакая и они, кажется, тоже, и потом почему-то поехали к Сереже, и было так весело, и Светка была такая красивая, они оба были такие красивые… словно для того, чтобы я лучше запомнила последний день, когда я еще любила их обоих. А потом они стали ласкать друг друга, потом разделись, а я все смотрела, не двигаясь, а потом он позвал меня, и пошла к ним.
Таня замолчала, рассматривая кольца, разбросанные по столу, будто археологические находки в витрине музея. Потом начала так же молча их надевать. Вот ведь, подумала Маша, у меня всего одно кольцо, а у Тани – целая коллекция. Но как-то не задалось ей со счастьем. Видать, не те кольца носила.
– Я проснулась утром, – продолжала Таня, – посмотрела на них и поняла, что – все. Больше не могу. Смотреть на них не могу, повторять про свободных людей – не могу, убеждать себя, что люблю и Сережу, и всех, кого он любит – не мо-гу. И еще – что больше не люблю Свету. Совсем не люблю, до судорог, до ненависти. Не люблю. Не хочу с ней ни говорить, ни быть рядом. Особенно – после этой ночи. И когда я это поняла, мне стало так легко. Оказалось, что ненавидеть куда проще, чем любить. Света меня обнимала во сне, я убрала ее руку, посмотрела на них еще раз и поняла: да, я ее ненавижу. И тут она проснулась, открыла глаза и посмотрела на меня. Мы молча друг на друга смотрели и понимали, что чувствуем одно и то же. И эта ненависть, которая нас объединяла, была куда лучше той любви, которую мы изображали всю ночь. Это было настоящее единение, без обмана. И мы больше не общались, до сих пор даже на работе стараемся не пересекаться. А были лучшие подруги. И за это, конечно, тоже отдельное спасибо Сереже – хотя я ему об этом не говорила ни разу. Он ведь считал, мы все должны любить друг друга, так и не понял, почему мы больше не дружим. – Таня горько улыбнулась. – Если бы я могла любить Свету, как было бы хорошо. Да, любить ее, а возненавидеть Сережу – но у меня не получилось. Жалко. Знаешь, как трудно ненавидеть старую подругу? Я вот сижу тут с тобой, и стараюсь не думать, что ты и с ней могла так сидеть. И то же самое, когда я с Алькой – она ведь со Светой до сих пор дружит. Но я себя заставляю, потому что иначе, наверное, вообще бы из дома не выходила.
Таня надела на палец последнее кольцо и Маша вспомнила, как очарована была этими людьми, когда увидела их впервые. Ей казалось, что здесь, в Москве, наконец увидела новых русских людей, способных радостно и открыто смотреть в глаза реальности. Но позитивный новый московский мир оказался таким же непрочным, как экономическое процветание. Из-под умело наложенной косметики в любой момент может проступить лицо обиженной школьницы, а на искусственных ресницах повисают настоящие слезы.
– Я даже попробовала его приворожить, – продолжала Таня. – Терять было уже нечего. К Светкиной ведьме, конечно, не пошла, а просто в Интернете поискала какие-то магические заклятия.
– И как? – спросила Маша.
– Никак, – ответила Таня, – я же спала с ним в последний вечер. И – никаких перемен, я все время чувствовала, что он хороший любовник, только меня не любит. Так что заклятие не подействовало. И вот я на днях подумала – откуда я знаю, что я там наколдовала? Может, что-то напутала. Или кто-то пошутил и выложил в Сеть какое-нибудь не то заклятие? Может ведь такое быть, как думаешь?
– Вполне, – согласилась Маша.
Таня сплела серебряные пальцы, нагнулась над столом и прошептала:
– Я вот думаю, может, это я его так убила? По ошибке? Неверным заклятием?
