попугая сожрал. А попугай этот был умный и жутко дорогой. Стас даже плакал. Не из-за денег, из-за птички. А мне такой дорогой и не нужен. Я хочу маленького, волнистого. Говорить его научу. Любить буду. А ты, грязнуля, пошел вон! Шерсти от тебя вон сколько!
Ромка пнул Дика коленкой. Пес заворчал, но с места не сдвинулся.
— Не смей так говорить! — вскинулась Лешка, хотя каждое слово давалось ей с огромным трудом. — Всякому — свое. Так вроде твой Цицерон говорит? Тебе — попугай, мне — собака. Ты хоть раз видел, чтобы Дик за голубями гонялся?
— Вроде нет.
— Значит, и попугая твоего есть не станет. Иди и покупай. А если на рынок пойдешь, купи Дику пуходерку, у «кавказцев» нужно подшерсток вычесывать. Тогда и грязи в доме меньше будет. И нечего его обижать. Даже мама к Дику привыкла, ворчать перестала, что от него шерсти много. Это он сейчас линяет, потому что очень, а к зиме перестанет. И с попугаем она смирится, вот увидишь. Ты только время подходящее выбери, чтобы с ней поговорить. А ты заметил, что и папа с ним подружился? И за меня не волнуется, когда я с ним гуляю. А скажи честно, — Лешка приподнялась на локте, — ты правда не боялся, когда мину нес?
— Боялся, — честно сознался Ромка. — Но я хотел себя проверить. А потом, ты знаешь, смелый человек — это не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет преодолевать страх. Вот я и преодолел.
— А если бы там была настоящая мина?
— Слушай, хватит об этом? Так какая у тебя температура?
Лешка достала из-под мышки градусник, посмотрела и спрятала под подушку. Ромка протянул руку.
— Покажи, сколько?
— Да ерунда.
— Дай сюда, говорю!
Ромка выхватил у нее термометр, подбежал с ним к окну и присвистнул:
— Ого! Тридцать девять и пять. Что же делать? Может быть, выпьешь аспирин? Или будем «скорую» вызывать?
— Ни за что! Давай аспирин. А что температура высокая — это не страшно. Это у меня организм с инфекцией борется.
— Как бы она его сама не поборола, — неуклюже пошутил Ромка.
Он налил в чашку теплой воды, бросил туда шипучую таблетку, дал ей выпить.
— Еще надо чаю с малиновым вареньем. И молока с медом. У нас есть молоко? — Он заглянул в холодильник. — Есть.
Ромка приготовил Лешке новое питье, заставил проглотить и его, бормоча: «Скоро уже мама придет, надо, чтобы ты к ее приходу поздоровела».
Не прошло и пяти минут, как он потрогал Лешкин лоб.
— По-моему, уже не горячий. Тебе лучше?
— Лучше. Холодно только очень.
Лешке казалось, что в доме мороз, она тряслась сильнее, чем на улице под дождем.
Ромка принес ей два теплых одеяла, сам укрыл. Озноб не проходил, и он топтался у дивана, соображая, чем бы еще ей помочь.
Его отвлек телефонный звонок.
— Неужели Венька? Значит, сработало?
Но Ромкина надежда не оправдалась.
— Клещ не звонил, и никто подозрительный тоже, — сразу объявил Венечка. — Только старичок, с которым Лешка разговаривала. Я ему сказал, что мы уже продали Шильдера, чтобы он зря не беспокоился. А мы еще долго будем ждать бандитских звонков?
Ромка вздохнул.
— Да я и сам не знаю. До выхода других газет, наверное.
— Лешку позови, — вдруг попросил Венечка.
— А она лежит. Простудилась со страшной силой. Из-за того, что к тебе съездила. А зачем она тебе?
— Я из-за твоей несуществующей взрывчатки заболела, — задыхающимся голосом заявила Лешка.
— Из-за того, что не оделась, как следует, — отпарировал Ромка.
— Передай ей, что письмо пришло, — сказал Венечка.
— От Темки?
— От кого ж еще?
— Что от Темки? Письмо, да? — Лешка выпростала из-под одеяла руку и выхватила у Ромки трубку. — Читай, Венечка.
Ромка заявил, что Артем ему тоже друг, пошел к другому телефону и стал слушать.
Артем написал следующее:
«Привет, Лешка! Долго не писал, потому что был на соревнованиях, а на эсэмэску твою не ответил, так как телефон свой забыл. Но просьбу твою я выполнил, расспросил ребят, и выяснилось, что у моего соседа по комнате отец библиофил. А еще он у него банкир и, по его рассказам, очень хороший. С Клещом у него ничего общего быть не может. Если понадобится какая-нибудь дополнительная консультация по книжным делам, то Никита спросит у отца, а я сообщу вам. Привет всем ребятам. Пока. Артем».
Краткое и деловое письмо Артема Лешку жутко разочаровало. Понятное дело, он знал, что читать его будут все, но ждала хоть какого-нибудь подтекста, намека, обращенного только к ней, а его не было. Значит, он о ней думает исключительно как о друге, и не больше того.
Тихонько вздохнув, она снова закуталась в одеяла. И в который раз вспомнила, как оказалась на рельсах, прямо перед несущимся на нее поездом, и свой возникший потом запоздалый ужас. Как, выбравшись на платформу, проводила глазами поезд и с закружившейся головой опустилась на асфальт, как кровоточащими руками обхватила ободранные коленки и крепко-крепко зажмурила глаза, чтобы скрыть от мальчишек непрошеные слезы. Но они, как начинающийся дождик, крупными темными горошинами покапали на асфальт.
— Поплачь. Тебе от этого легче станет, — сказал тогда Артем, а сам присел рядом с ней и обнял за плечи. Она прижалась к нему и зарыдала во весь голос.
А он гладил ее по спине, волосам, говорил: «Все пройдет», и столько теплоты и нежности было в его голосе, что она почувствовала себя такой счастливой, какой не была никогда в жизни. Потому что поняла, что ему небезразлична. Ради этого стоило угодить на рельсы.
Интересно, он это помнит? И как они собирали смородину и смотрели на звезды, и как он говорил, что не хочет уезжать. Неужели забыл?
Лешка горько вздохнула и снова закашлялась. Голова стала чугунной и неповоротливой, а горло заболело так, будто в него вставили острую бритву.
Ромка все еще сидел с трубкой, и Венечка нетерпеливо спросил:
— Что отвечать-то?
— Не знаю. Хотя вот что: пусть этот Никита, на всякий пожарный, спросит у отца, есть ли у него Шильдер. Писатель такой, напиши, был и историк, который жизнь российских императоров описывал. Лишняя информация нам не повредит.
— Ладно. А завтра, значит, Лешка ко мне не придет?
— Завтра я сам к тебе собирался, а теперь думаю, что школу пропускать не стоит, коль никто не звонит. А кому приспичит, тот дозвонится. Дождется, пока ты появишься.
Ромка положил трубку и подошел к больной сестре.
— А теперь ты как себя чувствуешь? Полегчало?
Лешка высунула из-под одеял ногу и прохрипела:
— Теперь жарко стало. Уже потею.
— Значит, проходит?
— Наверное. Маме ничего говорить не будем, а то узнает, почему я опять заболела, и тебе первому не
