незнания своей силы и неправильного ее применения бывают несчастья! – выпалил он, сунул плеер в карман куртки и побежал к станции, перепрыгнув по дороге через огромный валун, на котором ребятишки оставили свои фломастерные письмена.
Он как будто очень-очень расстроился. Почему? Из-за Ники?
Из нашего номера неслись кокетливые звуки аккордеона: судя по всему, Ника скачала на ай-фон что-то типично французское. Когда я открыла дверь, она кружилась по комнате во всем черном: кожаная куртка в обтяжку, лосины, идеально облегающие ее все еще стройные ноги, балетки. Не хватает берета и багета, точно получится настоящая француженка. Не успела я спросить, где она взяла новые вещи, как увидела ЕГО – виновника вчерашних волнений и сегодняшнего Никиного приподнятого настроя. Темно-шоколадный чемодан в рисуночках и золотых заклепках.
– Представляешь, я нашла его у дверей комнаты! – воскликнула Ника, бросаясь мне на шею и обдавая меня нежным цветочным запахом духов.
А может, это она сама так начала пахнуть от счастья...
– Я готова к прогулке по Парижу! – пропела Ника мне в ухо, – Лувр, Мувр, Дудувр, я иду к вам!
Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать, но последние слова Грея насторожили меня.
– Ника, то, что ты видела на детской площадке...
– Я ничего не видела на детской площадке, – удивленно сказала она, отрываясь от меня и заглядывая мне в лицо. – А что ты там делала?
– Ты видела!
– Да нет же, хани! Чтобы создать такой лук, надо не в окно, а в зеркало целый час смотреть. Это я на всякий случай, если ты вдруг решишь нормально выглядеть.
Я с подозрением посмотрела на нее, но она только поклацала густо накрашенными, не хуже чем у любой куклы Винкс, ресницами в ответ.
– Ладно, – сдалась я, – тогда подожди секунду. Я быстро в душ, натяну джинсы, «кенгурушку» новую и готова!
– Джинсы, «кенгурушку», – передразнила она меня, – а кстати, что ты там делала, хани, в пять утра на детской площадке? Целовалась?
– Йогой занималась! – прокричала я из-за закрытой двери ванной, включая воду погорячее.
– Ты же сказала, что бросишь!
Но я сделала вид, что не слышу. Я быстро оделась, заколола волосы, нацепила любимые кроссовки, разрисованные маркерами, и принялась выбрасывать ненужное из карманов рюкзака, чтобы не таскать с собой целый день лишний груз.
– Мадам, кажется, снова начала курить, – повела носом Ника, – ладно, жду тебя на улице!
И она все-таки нацепила кокетливый черный берет. А потом взялась за ручку двери и жалобно сказала:
– Только харри ап, плиз! Очень хочется багетик!
Я улыбнулась и покачала головой. Сунула в рюкзак кошелек, фотоаппарат. А потом... Я не знаю, из-за тренировки или нет, но мне страшно захотелось... Нет, не рисовать, но на всякий случай взять с собой блокнот и карандаши. В рюкзаке их не оказалось. Пришлось доставать чемодан и рыскать в нем среди свитеров и футболок.
«Жаль, что в моем так мало места, – думала я, – а вот в Никином...» Кстати...
Я встала с колен, подошла к Никиному чемодану, горделиво возвышающемуся над своим бедным родственником – моим обшарпанным другом, осторожно потянула за золотую молнию и заглянула внутрь.
Внутри чемодана лежал свернутый комком красный спортивный костюм.
Глава 10,
в которой на меня наконец-то снисходит озарение!
Не буду строить из себя Ботаника и скажу честно: самое интересное в Лувре – это вход через гигантскую стеклянную пирамиду. Вокруг нее стояли пирамидки поменьше.
– Там вход для гномиков, – пошутила я и немедленно сфотографировала славную семейку пирамидок.
А потом зашла внутрь и просто взвизгнула от восторга, оказавшись под тысячью гигантских сегментов, сквозь которые светило зимнее парижское солнце.
– Это американцы строили, – подчеркнула довольная Ника, умявшая три багета с кофе, который мы купили в пластиковых стаканах и пили по дороге, пока топали вдоль мутной Сены к Лувру.
– Здоровский дизайн, – одобрила я, – хорошо, что очередь за билетами такая большая, можно постоять – полюбоваться.
– Терпеть не могу очереди! – заявила Ника, – к тому же до восемнадцати лет вход бесплатный.
Она потащила меня внутрь музея.
Ну, не знаю... Наверное, все эти картины, скульптуры, коллекции королей разных веков, искусство древних стран и религий, Венеры и Афины с отбитыми руками и носами кому-то показались бы божественными. Кому-то, кто разбирается. Мы как-то быстро заскучали.
– Давай найдем какие-нибудь знаковые вещи, – предложила Ника, заглянув в путеводитель «Американцы в Париже», но и у «знаковых вещей» нас ожидало разочарование – ненавистные Нике очереди, у которых не было не хвостов, ни начал.
Добила нас «Мона Лиза». Она была окружена настолько плотным кольцом японцев, что приблизиться не получалось ближе чем на пять метров. Ну и зачем, спрашивается, мы приехали в Лувр? На youtube.com и то можно было поближе в каком-нибудь ролике все посмотреть. Один из японцев все пытался выбрать получше ракурс, пятился и в конце концов наступил мне на ногу.
– Sorry! – подпрыгнул он и поклонился.
– Ий, – ответила я.
– Нихонго ханасимаска? – обрадовался японец.
– Типа, говорю ли я по-японски, – объяснила я Нике, потом покачала головой, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
– Манга отаку. Аниме отаку.
– Отаку? – спросила Ника. – Фанат, что ли?
Я кивнула и добавила:
– Миядзаки.
– Миядзаки-сан! – обрадовался японец и сфотографировал нас с Никой на мобильный.
Вместо «Моны Лизы», как я поняла.
– Хорошая, кстати, идея, – пробормотала я, когда он наконец откланялся, и тоже достала мобильный.
– Ботанику пишешь? – спросила Ника, усаживаясь на скамью.
– Угадала, – кивнула я и показала эсэмэс: «Мы в Лувре, и нам скучно. Мы дуры?»
Ботаник ответил незамедлительно. «Зачем вы вообще туда пошли? Езжайте в д’Орсе! Там же импрессионисты! Зарядитесь настроением!
– Мне не хватает Ботаника, – сказала Ника, – а в д’Орсе неохота. Там очередь будет. Может, пора уже пообедать?
– Мне его тоже не хватает, Ботаника. А в д’Орсе вряд ли будет очередь. Смотри, какие тучи, сейчас дождь пойдет.
– А насчет ланча?
– Спросил человек, слопавший три багета!
– О’кей-о’кей, – проворчала Ника. – Какое счастье, что в Париже на каждом углу киоски с едой! А то я с тобой никогда не получу роль толстушки!
Японцы образовали уже новый круг, оттеснив нас от «Моны Лизы» еще на два метра, и нам пришлось столько раз извиниться, что в конце концов даже Ника выучила это бодрое японское «Гомен кудасай!», то есть «Простите, пожалуйста!».
Бросив прощальный взгляд на пирамиду, я подумала, что мне не хватает Ботаника не только потому, что он наверняка устроил бы для нас замечательную экскурсию по Лувру (так и слышу его бодрый голос:
