– И правда, – вдруг согласилась девушка, – мне наплевать. Я понимаю, что главное – это то, что ты думаешь о себе сам. Я понимаю это, потому что я и есть тру эмо. Настоящие эмо умеют сочетать эмоции с разумом. Я буду разумной.
– Будь разумной, – с облегчением согласилась я, но тут, к моему ужасу, Рита подняла нож над головой.
Другой рукой она взяла мишку и одним махом распорола швы на плюшевом животе. Я ойкнула. Рита вылезла из ванны, достала из шкафчика черные нитки и иголку и зашили медведю пузо крест-накрест.
– Будет моим талисманом, – объяснила она мне, показав обновленного медведя, – тру эмо всегда имеют талисманы.
«И этот человек заканчивает в конце года МГУ», – поразилась я, выходя из ванной вслед за Ритой.
В комнате она улеглась на подоконник, достала черно-розовый портсигар и закурила. По комнате распространился сладкий черничный запах. Я присела на пуфик, обитый искусственным розовым мехом.
– Вообще-то, тру эмо не курят, – призналась Рита, пуская в воздух клубы, – не пьют и не едят мяса. Но я не могу не курить. Особенно эти, с черничным запахом. Мне их одна фанатка из Австралии прислала. Вместе с зажигалкой.
Она протянула мне красную зажигалку с черной розой. Под ней белел мужской профиль.
– Прости, солнышко, я потеряла твою подружку, – сказала Рита ласково зажигалке, а мне объяснила, – их было две.
Я напряглась. Подружка зажигалки была у меня в рюкзаке.
– Давно ты потеряла вторую? – спросила я.
– Нет, – сказала Рита, выдыхая новую порцию черничного дыма, – совсем недавно.
Значит, это ее зажигалка! Я уже хотела показать ее Рите, чтобы посмотреть на реакцию, но потом решила не рисковать. Сначала надо порасспросить обо всем. Подберусь к ней поближе, а потом – ошарашу.
– Откуда у тебя фанатки? – спросила я, – ты играешь в группе?
– Ага. Мы с моим другом Максом играем эмо-рок. Мой Максик – тру эмо-бой.
Она указала на самодельную афишу, на которой была сфотографирована Рита. Она сидела на краю сцены с грустным видом, а за спиной у нее торчали огромные сизые крылья. По краю афиши – надпись «Ее песни гвоздят».
– Крылья красивые, – одобрила я.
– Мой сценический костюм!
– А вот афиша не очень. Можно сделать красивее.
– Я сама ее делала, – обиженно сказала Рита, – хотя, конечно, согласна. Она не стильная. В ней слишком много позитива. Но ничего, тут один персонаж, брат моей однокурсницы, обещал помочь с оформлением афиши для следующего концерта.
Я кивнула и покосилась на фоторамку, висевшую на стене рядом с плакатом. В нее был вставлен листок с надписью: «Я хочу встретить тебя, моя любимая смерть!» Я поежилась и поспешила объяснить Рите, зачем к ней пожаловала.
– Мне в лом с тобой заниматься, – заявила Рита, – скоро Максик придет, мы на репетицию двинем.
– Хочешь, мы скажем, что занимаемся, а на самом деле...
– Нет, – перебила она меня, – врать не буду. Эмо– киды не прикидываются. О, идея! Могу с тобой позаниматься так: ты будешь переводить на английский тексты моих песен. Это будет занятие по переводу. А потом начитаешь их мне, тренируя фонетику. Согласна?
Она докурила, бросила окурок в пустую железную банку и перелезла с подоконника на кровать.
– Согласна, – ответила я, гадая, удастся ли мне после занятия расспросить Риту о ЧП в университете.
– Я похожа на умирающего эмо? – с тревогой спросила Рита.
– Я никогда их не видела, – призналась я, – но ты похожа на заболевшего Хаула из «Ходячего замка». Уборщица Софи нечаянно подменила ему краску для волос, и он стал рыжим. А потом черным. А хотел быть блондином. Короче, он от этого заболел. И все приговаривал: «Нет смысла жить, если ты не красив».
– Крутой чувак, – восхитилась Рита и, спохватившись, снова сделала несчастное лицо и прошептала: – Тексты на подоконнике... Начинай...
– Неплохо, – оценила она мои успехи после того, как я начитала ей последний переведенный текст, – фонетика, крошка, у тебя не в отпаде, но переводишь ты клево. Пару лет упорных репетиций – и Лилеша тебя примет без вопросов.
– Ваша Лилия, случайно, не эмо? В последнее время выглядит расстроенной.
– Настоящие эмо не расстраиваются из-за ерунды, – презрительно сказала Рита, снова закуривая, – а происшествие на кафедре – ерунда. Я, кстати, была в первом гуманитарном в ту ночь.
Я ошарашенно посмотрела на нее. Это что, признание?!
– И что ты там делала?
– Было у нас одно дельце.
В задумчивости она пощелкала зажигалкой. Я еле скрывала нетерпение.
– У кого, у нас?
– Погоди... Только что поняла. А я ведь там и потеряла зажигалку! Упс... надеюсь, они меня в поджигатели не запишут?!
– Так что ты там делала, Рита?
– Кое-что очень важное.
– Для Лилеши?
– Ха! Конечно, нет, крошка. Для культуры эмо. Мы снимали...
Дверь отворилась без стука, и в комнату вошел парень лет двадцати, весь в черно-розовом.
– Макс! – обрадовалась Рита, швырнула сигарету в пепельницу и бросилась к нему на шею, забыв, что она «умирающая».
У парня, как и у Риты, была темная челка, закрывающая один глаз. Он был в куртке, увешанной розово-черными значками, джинсах-дудочках и огромных заношенных кедах с розовыми шнурками. Его рука, украшенная множеством браслетов, придерживала за ремешок объемистую сумку с изображением радиоприемника и надписью: «LOVE MUSIC».
– Привет, моя эмочка, – ласково сказал Рите Макс, доставая что-то из кармашка сумки, – принес плаги для твоих тоннелей.
Рита выхватила у него огромные диски сережек и ловко забила их в дырки на мочках ушей, и в самом деле напоминавшие тоннели.
– Позитивно, – одобрил Макс сережки, – а вот еще и краска. У тебя ведь кончилась.
Он вытащил из сумки баллончик и направился в ванную.
– Ты куда? – завопила Рита, – я хочу тебя чмафкнуть!
– С удовольствием приму твой чмафк, – ответил Макс из ванной, – только, Гвоздик, мы не одни.
– Точно! Крошка, тебе пора!
– Ухожу, – сказала я, но, не в силах сдержаться, тихо спросила: – Так что вы снимали, Рита? И кто – мы...
– Сейчас расскажу, – пообещала Рита, но в дверях ванной появился Макс.
– Что расскажешь? – спросил он.
– О нашем вкладе в эмо-культуру, конечно! Гайка спросила про ту ночь, когда мы...
Макс подошел к своей подружке, поднял руку и, изобразив пальцами пистолет, приставил «дуло» к Ритиному виску.
– Bang-bang! – произнес он, – я убил тебя, эмочка. Ты встретила «любимую смерть».
Он развернулся ко мне и добавил:
– Забери, крошка, свой рюкзак из ванной и топай. Меня ожидает чмафк лучшей эмочки на свете.
