качестве «свадебного генерала», то бишь духовного отца будущей невестки Бредиусов. Замороченный Иван Сергеевич — это его личное дело. Но использовать такого наставника, как И.А, - это невозможно. А что брак Ольгой организован, это же очевидно Ильину, очевидно и не имеет оправдания никакими соображениями. Прощать — свойство И.С. К тому же И.А. смотрит трезво, и потому его приговор не знает пощады.
«Она хватила лиха», — настаивает Иван Сергеевич на всепрощении и любви, как о ней пишет коринфянам апостол Павел. «Жизнь её ломала», «несчастная она». Ведь всё это — страдая, отчаиваясь, обожая красоту, музыку, природу, животных, делая добро и разрушая добро, не слыша, кажется, даже самой себя, не внемля доброму голосу любящего человека, сжигаемая гордыней… — она, по гениальному слову Ивана Сергеевича, всё-таки «невиновна!».
Это и есть Апостольская правда любви — оправдать. Всё видно любящему взору И.С., но он «победил» в себе Зло обиды, он милосерден, напоминая своим христианским «несчастная она» и «невиновна» встречу у колодца Господа Иисуса Христа с самаритянкой…
Иван Сергеевич изнемогает от уже почти непосильного бремени: хлопотать о своих книгах, переводах, пытаться как-то помочь другу. А как не устать и не заболеть: за публичное чтение в Казачьем музее, вымерзшем за зиму и не отапливаемом даже перед концертом, заработал И.С. бронхит — начало будущего процесса в лёгких. Так что и не говел в Великий пост, и в праздник лежал пластом — «грудь как бы под кирпичами».
Почему книги не выходят при жизни их авторов?.. Сегодня мало кто знает об участниках издательского процесса в литературной среде первой эмиграции, кроме специалистов, а ведь именно от них зависели публикации. Ивану Александровичу так и не удастся опубликовать при жизни «О тьме и просветлении», как и многое другое, ставшее доступным лишь теперь.
«И от гонорара откажусь», только бы «в карманном формате» издать «Лето Господне». Кто поможет издать «Куликово поле», — сокрушается И.С, - не как-нибудь, а в одну тридцать вторую листа. А вот почему не хлопотал так долго об отдельном издании «Куликова поля» — ни слова. Не признаваться же другу, что надеялся на иллюстрации Ольги Александровны.
И.А. давно сотрудничает с американским русским журналом «День русского ребёнка», послал А. В. Карташеву в Париж «детский пакет», и вот, три месяца никаких известий от Антона Владимировича. Просьба к Шмелёву — выяснить. А у Шмелёва как-то совсем не кстати приписка о своём давно уже чувстве-боли: «От Ольги Александровны — ни звука» — кому поведать боль…
И ещё же Шмелёву стыдно, что посылал Ивану Александровичу «сырьё». Это о редакциях последнего романа «Пути Небесные». И о бренном послевоенном существовании: «Забыл, какого вкуса ветчина». И опять абзацем ниже о том «духновенном» для Шмелёва — о главах «Поющего сердца» И. А. Ильина.
Без преувеличения можно сказать, дружба помогла им выжить в той горькой обстановке «беспричальной» жизни на птичьих правах чужестранцев.
Из Америки приходит известие о кончине белого генерала и друга Шмелёва Антона Ивановича Деникина. Сколько было говорено когда-то в Капбретоне под настоечку и солёные грибы! Ильин — сторонник Врангеля, всё очень сложно. «Когда время бывало не жестоким и не грязным?!» — вопрошает И.С., посылает в газету некролог. Вдова К. В. Деникина — одна из немногих, кто выступили в печати в защиту И. С. Шмелёва в связи с пасквилем о работе Шмелёва на немцев.
Но жизнь продолжается. И.С. открывает талантливую художницу — видел её иллюстрации в харбинских журналах. «Страшно талантлива и — прелестна». Обожает «Богомолье» и «Лето Господне». Почему не удастся сделать иллюстрации, останется за пределами писем а, может быть, и самих сроков жизни писателя.
И.А. знакомит Шмелёва с содержанием «Аксиом религиозного опыта». Они не знают, что эта работа станет философской карточкой И. Ильина. Брендом, как теперь бы сказали.
Газеты, журналы, издательства — как это всё всегда важно пишущим людям. «Православная Русь», «Русская мысль», «Новости дня», «Московский листок», отношения с издателями и переводчиками… Здоровье, лекарства… И одиночество, тотальное одиночество и только один подарок судьбы — друг.
«Вы для меня были — особенно после утраты самого близкого — Оли моей! — светом во тьме, опорой в моём хроманье по жизни…»
«Среди немногих утешений моей жизни — Ваше восприятие моей эстетической критики есть одно из крупнейших» — пишет Ильин.
Искушенье Америкой, подлая анонимная заметка о пособничестве фашистам, «Необходимый ответ» — всему внимает Иван Александрович, утешает, ищет «ходы» к сильным мира сего, от которых зависит получение визы.
У него был свой опыт: десяток лет назад Сергей Рахманинов, прежде не знавший И. Ильина, заплатил крупный взнос швейцарскому правительству, чтобы Ивану Александровичу не погибнуть в лапах гестапо, которому Ильин отказал в доносительстве на коллег — преподавателей-евреев. Но послевоенные Штаты оказались орешком покрепче. Его связи И.С. не помогли.
И все усилия, все хлопоты — с неостановимой работой того и другого над своими замыслами. ИМКА обещает опубликовать отдельное издание «Лета Господня»! В Америке собираются переиздать «Человека из ресторана»! Почти готова основная работа всей жизни «Аксиомы религиозного опыта» — опять и опять вопрос: кто возьмётся напечатать?
И — вечная ностальгия — Россия закрыта для них. «Да жив ли ещё Сталин! — не без иронии восклицает И.С. — Может, вместо него в Кремле одна «эманация»?»
Европа между тем изживает потихоньку страх перед русской Армией. Под Новый год «Женева кипит в покупках и подарках».
Шмелёву вручают карточку-удостоверение привилегированного жителя Франции — он никуда не убегал из Парижа во время фашистской оккупации. Мог погибнуть в результате налёта союзнической авиации.
Появляется статья Ильина на новое издание «Богомолья». Обоих не покидает юмор. О русских писателях-«сыщиков зла» в старой России, особенно о «народниках последнего призыва» Бунине, Горьком, Куприне. «Начитаешься — и свет не мил, на людей не глядел бы, России стыдился бы…» «Как по-Вашему, — лукаво спрашивает Ильин, — Куприн пил и потому так видел, или так видел и потому пил?»… Сколько зла принесла России привычка ругать своё! Когда же русский человек научится ценить, беречь своё, родное, — сокрушается И.С.
Иван Сергеевич Шмелёв и Иван Александрович Ильин в постоянном фокусе страстей и пристрастий своего времени и окружения. Ильин — литературный критик, создал свою методологию, терминологию и систематику разбора книг Мережковского, Бунина, Ремизова и, конечно, Шмелёва. Он предвидел дальнейшее нравственное падение искусства в угоду трюкачеству и безответственности. Кризис в искусстве неразрывен с кризисом веры и традиции в обществе. Обращение к И. Ильину — литературному критику с его «предметным анализом» (любимый термин) — отпор пошлости, сопротивление сложившимся клише и штампам.
Может быть, ещё и теперь витает давний сгусток энергии любви и дружбы этих поразительных личностей, создавая силовое поле между Цолликоном и Парижем. Присутствует в нём и Ольга. По странному, но всё-таки выстраданному ею праву личности подняться выше уровня, диктуемого обстоятельствами своего времени.
Смерти нет
26 ноября 1949 года Ивана Сергеевича прооперировал в частной клинике доктор Антуан.
21 декабря 1949 года Ивану Сергеевичу привозят Владычицу-Курскую-Коренную, он исповедовался, причастился, сообщил об этом и И.А., и О.А.
«Иначе — страдания великие, если не следуешь своему предназначению. То же и у каждого народа, и у нашей Земли, и у всей Вселенной…» — заключает И.С.
Волшебный фонарь, скрывающий от поверхностного взгляда «План», поворачивается ещё раз, чтобы
