и рядом с ним появилась еще одна физиономия. Миша сразу узнал загадочного бородатого электрика в рабочем халате. Часовой указал пальцем на зал. Куда-то прямо на Шмидта или на Катю Зотову. Бородач посмотрел в этом направлении, кивнул и ушел. Что же это значило? Что же это значило, черт побери?
- Сам товарищ Дудко лично пожал мне эту руку, - атаман Пуков охотно ее, вялую, продемонстрировал публике, - и велел передать в ней братское рукопожатие дружественному дудковскому народу в лице его боевого адмирала товарища Двуногого и тем самым...
- А мне сам товарищ Зотов велел сделать то же самое, - несколько схалтурил в своей ответной речи Двуногий.
От долгой говорильни оба военачальника вспотели и тяжело дышали, как, впрочем, и все в этом тесноватом для таких массовых явлений конференц-гроте. С большим облегчением сейчас они сдвинули бы стаканы или вцепились бы друг другу в глотку. Но вместо этого они вцепились клешня в клешню и с ожесточением принялись их трясти. Коллективный разум сидяЩих перед ними двух сотен участников зотовско-дудковской дружбы догадался, что нужно разразиться овацией.
Когда она, наконец, иссякла и затихла, силы двух раскрасневшихся рукопожателей были на исходе. Они расцепились, но на этом акция не закончилась.
- А сейчас, - громко объявил Пуков и шумно выдохнул в усы, - а сейчас состоится торжественный концерт по заявкам трудящихся. Выступает сводный хор Дудковского казачьего войска. Песня 'В путь'. Слова Дудко, музыка Соловьева-Седого.
Адмирал и атаман сели за стол президиума. Из щели, в которой показывался загадочный электрик, гуськом вышли шесть дудковских солдат и одна девушка. Они растерянно поглядели в зал, потом выстроились лицом к президиуму и спиной к публике. Девушка начала маршировать на месте.
Атаман Пуков замахал руками, подошел к ним и что-то шепнул. Артисты изменили свое построение и, отойдя к краю сцены, расположились немножко боком, оказавшись тем самым как бы лицом и к президиуму, и к публике. Девушка снова начала маршировать, высоко поднимая колени, обтянутые обычными синими форменными штанами. Роль тамбур-мажорского значка у нее выполняли солидных размеров груди, задорно прыгавшие под курточкой. Пели дудков-цы довольно слаженно, чувствовалось - репетировали.
Путь далек у нас с тобою, Веселей, казак, идем! Вьется наше знамя боевое. Мы всех зотовцев убьем.
Казаки, в путь, в путь, путь! Мы за Дудко родного Убьем зотка любого. Вперед! Вперед! Вперед! Дудковцы, вперед!
Мы живем в стране счастливой, Смотрим соколом в строю. А зотков, имперьялистов лживых, Победим в любом бою.
Казаки, в путь, в путь, в путь! Мы за Дудко родного Убьем зотка любого. За женщин и детей, И старых людей.
Пусть зотки возьмут на веру, Все равно им всем конец - Нас быстрей в Соленую пещеру Отведет родной отец,
Родной Дудко, Дудко! Мы за Дудко родного Убьем зотка любого. Вперед, казак, вперед! Тебя слава ждет!
Хористы закончили это дружным, в знак месячника дружбы, 'ура!'. Дудковская половина зала взорвалась жидкими аплодисментами. Зотовская, впрочем, тоже. Те, кого собирались убить, благодарили за удалую боевую казачью песню тех, кто их твердо пообещал убить. Никакого скандала не произошло. Просто других песен тут, видимо, не знали.
- Мишка, - Катя склонилась к его уху и вдруг увидела проницательного чекиста Семочкина в предыдущем ряду, вставшего и внимательно осматривавшего зотовскую половину зала, - как хорошо поют наши братья дудковцы, - продолжила она погромче, не прекращая хлопать. - Мы должны взять на вооружение. Что это за бородатый мужик там выглядывал?
- Электрик, - ответил Шмидт одними губами. - Это он велел нашему кэпу передать меня дудкам, чтобы те расстреляли меня.
- Он? - Катя слышала эту историю от Миши. - Я его тоже встречала и не только здесь.
-- А где еще?
- Потом.
Настал черед отличиться зотовской половине меРоприятия. Когда дудковские артисты ушли, к каменей рампе, освещенной двумя лампочками не ярче других, вышел Кукарека, заменивший в роли конферансье уставшего и охрипшего Двуногого.
- Выступает сводный хор и оркестр красного зо-товского флота. Песня 'Вечер на рейде'. Слова Зотова, музыка Соловьева-Седого.
С хором было понятно, а в роли оркестра Миша с удивлением узнал своего близкого знакомого Сашу Савельева. Саша держал в руке свою собственную гитару, конфискованную при аресте сто лет назад. Иных музыкальных инструментов у артистов не имелось.
Шесть зотовофлотцев, среди которых Миша узнал и Самсонова, когда-то распевавшего с покойным Орешко для бодрости духа при перетаскивании камней с места на место 'Солнышко светит ясное', пели тоже слаженно. Хуже всего было музыкальное сопровождение. Гитара была совершенно расстроена, наверное отсырела, да и Савельев возил рукой по струнам кое-как. Но в этом мире иногда стреляющего безмолвия трепетали звуки, порожденные прекрасным инструментом, родом из светлого Средиземноморья, где зреет виноград и никогда не заходит солнце.
Перед нотами Соловьев-Седой поставил 'Задушевно', а Зотов приписал 'Но угрожающе'.
Споемте, товарищи, завтра пойдем Поганых дудков убивать. Они так боятся, когда мы поем, Наши мирные нивы топтать.
Прощай, любимый Зотов!
Да здравствует победа!
И ранней порой мелькнет за кормой
Красный флаг нашей отчизны родной.
А Зотов опять хороший такой, Его не воспеть нам нельзя. Вперед нас ведет, могучей рукой, Дудковцам повсюду грозя!
Прощай, любимый Зотов!
Да здравствует победа!
Вперед мы идем, назад не свернем,
Зато всем вам шею свернем.
На рейде родном легла тишина, В Соленой пещере всегда. И самая лучшая в мире страна Идет всем составом туда.
Да здравствует наш Зотов! Да здравствует победа! За жен, матерей и ихних детей Дудков убивай поскорей!
Мише опять все это напомнило какие-то жуткие детские игры. В конференц-гроте находилось не меньше двухсот человек. Это только делегаты месячника. А всего тут, под землей, сколько? Тысячи две? Три? Четыре? Замечательно самоуничтожающаяся и самовоспроизводящаяся тупиковая ветвь рода человеческого. Homo speliens или Homo metrostroevens.
Но кому это нужно? Нет, не чувствовалось тут слепой мудрости природы, а скорее - чье-то жестокое управление. Иногда казалось, что такая большая и такая бессмысленная (но не исключено, что лишь на первый взгляд бессмысленная) организация не может быть изолированным обществом засыпанного подземного завода, где власть захватили уголовники. А как же снабжение? Жратва? Эти ежедневные неиссякаемые каша, галеты и австралийская тушенка? Ладно, если старый Петр Иванович Захарьин перед смертью и не соврал, - можно допустить, что существует эта недоступная теперь машина времени, работающая на вечном двигателе, пока не исчерпаются недры родной страны. Но кому нужно это целое подземное общество? Тайный эксперимент спецслужб, не иначе. Причем эксперимент в себе, намертво замкнувшийся эксперимент в себе.
Торжественный митинг и концерт в рамках месячника зотовско-дудковской дружбы закончились. Подразделения мирно расходились по своим позициям. Оставалось, как всегда, неизвестно, что будет дальше. Завезли ли откуда-нибудь патроны или сами наделали-в курсе было только начальство. А может, нам-ись новые акты братания или спортивные состязания.
Катя и Миша выходили строиться со своими медицинскими делегатами. Вдруг пышнотелая и румяная, насколько это возможно было под землей, рулевая Здоровых, командир родильного подразделения этого военно-полевого, блин, госпиталя для оказания медицинской помощи, подошла к невысокой и щуплой Катерине, обняла ее одной рукой за плечи, а другой по-гладила по животу:
- Поздравляю, милочка, поздравляю!
- Что такое? - испугалась и напряглась Катя.
- Это великое зотовское дело - детопроизводст-во. Внести свой личный вклад и шире распространять передовой опыт - дело каждой из нас.
- Вы о чем, рулевая? - Катя попыталась придать своему голосу уже выработанный нагловатый тон любимицы полка, но он был бессилен против безошибочного женского чувства.
- Как о чем, милочка? Вы беременная. На четвертом, дзотова живет и побеждает, месяце. Чего испугалась, товарищ Зотова? Первый раз, что ли? Все будет;
хорошо. У меня, милочка, все родят быстро и по-ударному. Давай сегодня же ко мне в гротик и через napi неделек родим здоровенького впередсмотрящего. У тебя мальчик, я сразу вижу.
Катя оторопела, беспомощно оглянулась на Мишу Бежать, сегодня же бежать из этого ада, уж лучше сгинуть, сгнить в этом глухом подземелье, чем навеки тут застрять с ребенком. Потому что это дитя несчастья должно остаться с ней, она не сможет с ним никогда расстаться...
А довольная собой и всей окружающей плодотворной действительностью рулевая Здоровых уже весело объявила адмиралу Двуногому:
- Товарищ адмирал, докладываю, что сама наша рулевая Зотова скоро внесет свой личный вклад в победу. Ждем мальчика.
ГЛАВА 11
Мише было удобно в жесткой каменной нише, совсем как улитке в раковине. Ложе приклада, дававшее приют уже которому поколению воинов, звало приложить голову. Неожиданно для себя воин заснул во время боя. Во сне он проснулся на верхней жесткой, грязной и уютной полке плацкартного вагона. В закопченное окошко немного дуло. Поезд ехал медленно, и колеса постукивали на стыках рельс нерегулярно, в точном соответствии с выстрелами, звучавшими в гроте.
Снег на улице не искрился, а был похож на вату, уложенную под елкой на детском новогоднем празднике. 3d окном было хорошо, как и в вагоне. Миша посмотрел на нижнюю полку, где спала Катя, обняв дочку. Губы у обеих смешно сложились, словно у диснеевских утят. Он знал, что то место, куда едут, они не покинут никогда. Они будут там жить, работать, уставать и отдыхать, радоваться каждому дню. Ложась спать, они не будут выключать свет, чтобы, внезапно проснувшись от какого-нибудь кошмара, не сойти с ума от темноты. У них не будет темного погреба для хранения картошки. Лучше купят десять вместительных холодильников...
Там их никто не достанет, и они будут жить для себя.
Эта мысль радовала. Как радовал уютный теплый поезд. Как радовал теплый ватный снег за окном, окутывавший молчаливые поляны и пушистые елки. И даже солнце, всходившее на побеленном небе, радовало. Оно тоже было белым с красной окантовочкой и красной мочкой посредине. Иное светило трудно было себе представить. Какой иной формы может быть звезда, кроме как формы путеводной кротовой жопы ?
На голову ему посыпались каменные крошки, и он Яроснулся. Дудковцы усиливали натиск, на месте одного убитого вырастали двое неубитых, и пулемет Чугунко работал не переставая.
- За родину! За товарища Зотова! - раздался откуда-то голос Волкова. За успехи корейских охотников на самолеты! Вперед! Ура!
Новый революционный призыв оказал магическое действие. Изо всех щелей, как боевые муравьи, полез- ли зотовофлотцы, ведомые агрессивным инстинктом. И Шмидт поднялся, заскользил вперед по каменной осыпи. Маленький Энисаар был уже впереди. Ему с разбегу удалось воткнуть штык в живот длинному дудковцу. Рядом еще кто-то схватился врукопашную. Это было страшно, смертельно опасно, но разум догадывался о сем факте весьма отвлеченно. Ноги несли Михаила, неразумные ноги, не желающие отдыхать, подчиняющиеся глупому
