несомненно западный. Но этот институт связывался не только с католической церковью, которая налагала десятину на покоренные племена (в том числе славян), а и с теми народами, которые вели борьбу с Римом или франко-германской империей. У западных славян, в частности у хорватов, понятие «десятины» звучит точно так же, как и на Руси.
Институт «десятины» часто служил причиной народных волнений и восстаний против новой религии, как это было на Эльбе и в Прибалтике в 983 г. и несколько позднее, когда разрушались монастыри и христианские храмы. На Руси таких потрясений этот институт не вызывал, может быть, в силу его уникальности. Но когда при Ярославе началось наступление на традиции Десятинной церкви, видимо, пересмотру подверглась и сама «десятина». Не случайно в летописном пересказе Корсун-ской легенды появляется знаменательная вставка. Владимир, давая церкви право на получение «десятины», якобы заключил пожалование словами: «Аще кто сего посудить, да будет проклят». Совершенно ясно, что Владимир таких слов не говорил и не писал: в конце X столетия в них не было никакой нужды. Зато после учреждения митрополии осуждающих «десятину» должно было появиться достаточно много, и в первую очередь — сама митрополия византийского подчинения, ведь в Византии «десятину» не признавали. Именно этой борьбой подогревалась и летописная деятельность, в том числе составление
летописи с прославлением Владимира и корсунскими сюжетами. Прославления князей, дававших пожалования в храм, указывают и на время внесения Корсунской легенды в летопись — это, по-видимому, 80-е гг. XI столетия.
Еще одним аргументом в пользу западных ориентации Десятинной церкви служит тот факт, что основная церковная лексика, связанная с утверждением новой веры, восходит не к византийским, а к германо-римским корням (слова «церковь», «пастырь», «поп», «алтарь» и др. пришли в русский православный лексикон с Запада). Но в том же виде эти понятия и обозначения имеются и у западных славян, в частности в сербо-хорватском языке. Здесь обнаруживаются и другие, чисто славянские по происхождению, параллели: своеобразная форма обозначения имени самого Иисуса Христа — Спас; обращение к Богородице без «Аве Мария» и др.
Кирилло-мефодиевская традиция оказала, несомненно, самое большое влияние на западное и южное славянство, и последователи братьев-просветителей в разных странах и землях продолжали действовать в условиях уже фактического подполья. Но только на Руси сохранилось больше всего их сочинений, и связано это было с тем, что именно на Руси долгое время сохранялось почитание кирилло-мефодиевской традиции. Как правило, сочинения кирилло-мефодиевского круга отличал прекрасный и именно славянский язык. Они умели находить славянские обозначения для самых сложных богословских и философских понятий. Но их взгляды все-таки не были идентичными, а многие сочинения не дошли вовсе. Не дошел даже перевод Библии, сделанный Мефодием. Последнее, возможно, связано с тем, что в середине XI в., в споре с латинянами об опресноках, речь шла об отношении к Ветхому Завету и иудаизму, так или иначе с ним связанному. В летописи видна рука лишь одного из летописцев, цитировавших Ветхий Завет. И это — летописец Десятинной церкви. А в Печерском монастыре в то же время монаха Никиту, будущего епископа Новгородского, обвинили в «жидовской» ереси на том основании, что он читал Священное Писание на иврите, греческом и латинском языках, пренебрегая славянскими текстами. Провинившегося заставили «забыть» все эти подозрительные языки.
В «Повести временных лет» пересекаются и сталкиваются еще два существенных мировоззренческих представления: отношение к «знамениям» — солнечным затмениям и иным небесным явлениям. Первое представление — знамения могут быть и на добро и на зло — в целом соответствует православному восприятию их как в принципе чего-то нейтрального по отношению к человеческому существованию и лишь о чем-то извещающем. Другое представление утверждает — знамения предвещают только зло. Это представление проявляется как раз у летописца Десятинной церкви при достаточно оптимистичном в целом отношении к внешнему миру и, соответственно, светлом восприятии христианства. Однозначно негативное отношение к «знамениям» в целом характерно для Западной церкви и католичества, в частности, где фатализм сохранялся в формах, близких языческим верованиям Средиземноморья. Но именно в связи с широким распространением такого взгляда в Европе нет возможности установить конкретный исток. Тем более что интерпретация христианства в традиции Десятинной церкви и несводима к какой-то одной общине. Это видно и в формах первоначальной церковной организации.
В литературе много спорили о том, кто был первым киевским митрополитом и были ли таковые при Владимире вообще. Между тем «Повесть временных лет» на этот вопрос отвечает однозначно: первые полвека после принятия Русью христианства митрополии в Киеве не было. А что было? А было сочетание двух неодинаковых форм, характерных для арианства и ирландской церкви. Фактический глава русской церкви не был даже епископом. Это, как отмечено выше, характерно для ирландской церкви, где аббат монастыря (а в данном случае привилегированного храма) стоял выше епископов. Такое положение будет и в Новгороде 30-х гт. XI столетия, когда церковь возглавлял некий Ефрем, также не имевший чина епископа. Да и «русин» Иларион, первый митрополит из русских, в 1051 г., в разгар конфликта Ярослава с Византией, избирался в митрополиты из пресвитеров, минуя епископский чин, что в рамках византийского православия не допускалось. Иными словами, ирландская практика на Руси держалась довольно долго и повсеместно. Но в заключительном аккорде, посвященном княжению Владимира, летописец называет и епископов во множественном числе, с которыми князь советовался. Поскольку митрополии в это время не было, епископов, очевидно, либо избирали по арианскому принципу из числа членов общины, либо по ирландскому принципу они наследовали чин своих отцов. Вероятнее же всего — было и то и другое. И в целом это свидетельствует о слабости в Киеве и на Руси в это время общин провизантийской направленности. И хотя Ярославу в 30-е гг. XI в. удалось утвердить митрополию византийского подчинения, она не смогла преодолеть сопротивления уже существовавших местных общин. Об этом свидетельствуют многие известные факты: немного позже митрополия византийского подчинения была фактически ликвидирована; в 1043 г. состоялся поход на греков, который возглавлял сын Ярослава Владимир; в 1044 г. произошло крещение останков князей-язычников Олега и Ярополка и перенесение их в Десятинную церковь; в 1051 г. советом епископов непосредственно из пресвитеров киевским митрополитом был избран Иларион, и его кандидатура не утверждалась в Константинополе.
Примечательно, что и канонизация князей-братьев Бориса и Глеба, совершенная в 1072 г. по инициативе Изяслава Ярослави-ча, проходила при противодействии митрополита-грека Георгия. В свою очередь летописец, рассказывая о торжестве, не выражает почтения к митрополиту-греку. А митрополита должна была насторожить сама дата перенесения мощей — 2 мая. Дата не имела отношения к памяти братьев (они были убиты соответственно 24 июля и 5 сентября), но на 2 мая приходился весенний языческий праздник «первых ростков». Терпимое отношение к язычеству характерно для раннего русского христианства в целом и проявлялось оно прежде всего именно в традиции Десятинной церкви. Для раннего русского христианства характерен и такой вызывающий с точки зрения не только Рима, но и Константинополя факт: церкви воздвигались на месте языческих капищ. Позднее такое и на Руси станет невозможным.
Однако Константинополю удалось заблокировать канонизацию Владимира, прославление которого является стержнем всей литературной деятельности служителей Десятинной церкви. После смерти Изяслава в 1078 г. соотношение сил заметно меняется. Всеволод Ярославич и его сын Владимир Мономах не без гордости напоминают о своих знатных византийских родственниках. Похвала Изяславу и Ярополку Изяславичу, видимо, — последние тексты, вышедшие из-под пера летописца Десятинной церкви. С конца 80 -х гг. XI в. заметно меняется и стиль, и язык летописи. На первый план теперь выходит Киево- Печер-ский монастырь. И хотя в нем продолжилась борьба разных направлений, в целом усилились тенденции более строгого, аскетического понимания христианства, связанные с византийской традицией.
Во второй половине XI в. происходит оттеснение и культа Климента, как заступника Русской земли, а ведь именно Десятинная церковь, в которой хранились мощи святого, поддерживала этот культ. В ней
