своего сына Святослава, и позднее подобная практика заложничества будет очень распространенной в отношениях Орды и Руси. Сына Константина Ярославу пришлось отправить в Каракорум, путь к которому занимал полгода.
Под 1244 г. Лаврентьевская летопись дает краткую запись, видимо, заимствованную из какой-то справки о распределении уделов Батыем: ордынский хан утвердил за русскими князьями их «отчины». Еще короче статья следующего, 1245 г.: «Князь Ко-стянтин Ярославичь приеха ис Татар, от кановичь, к отцу своему с честью. Того же лета великый князь Ярослав, и с своей братьею и с сыновци, поеха в Татары к Батыеве».
Лаврентьевская летопись не поясняет, почему и зачем Ярославу пришлось везти к Батыю своих братьев и племянников. В ряде других летописей сказано, что Ярослав был оклеветан неким Феодором Яруновичем (возможно, сыном воеводы Ярослава Яруна), но о чем шла речь, летописи не сообщают. Из Сарая Батый отправил Ярослава в Каракорум. Объяснение вызова Ярослава в Сарай и Каракорум можно найти у Плано Карпини, который встретился с Ярославом в Каракоруме. По данным Карпини, князя обвиняли в переговорах с католиками о создании возможного антимонгольского союза. Тайные встречи русского князя с католиками в Каракоруме, видимо, были продолжением контактов, которые ранее устанавливались Михаилом Черниговским и Даниилом Галицким. Весьма вероятно, что Батый предупредил ханшу, в чем именно провинился Ярослав, поскольку кнЯзь был встречен более чем настороженно. И судьба князя была решена — в 1246 г. Ярослав был отравлен каким-то ядом из богатого арсенала восточной дипломатии: он умер после собственноручного угощения Таракины, едва выбравшись из Каракорума.
В том же 1246 г., когда Ярослав был в пути к главной монгольской ставке, в Сарае были подвергнуты мукам и казнены
В летописи внесен обширный рассказ об этой трагедии, и записан он был, видимо, в Ростове, поскольку дочь Михаила была женой ростовского князя Василька Константиновича, а Михаила в ставку Батыя сопровождал пятнадцатилетний внук Борис Василькович. Мальчик упрашивал деда покориться требованиям Батыя и его прислужников, но князь остался непреклонен, а воевода после расправы с князем уже вполне осознанно шел на муку. И князь, и его воевода, как уже говорилось, немного позднее будут канонизированы Православной Церковью как святые мученики.
После казни Михаила Черниговского и его воеводы Батый передал Бориса сыну Сартаку на его усмотрение. В чем состоял замысел Батыя — неясно. Сартак, по сведениям восточных авторов, был христианином. Правда, Карпини, побывавший в ставке Батыя, ничего христианского у Сартака не заметил. Видимо, Сартак либо был приверженцем распространенного в степи несторианства, не имевшего строгой догматики в силу широкой разбросанности общин верующих, либо был «ответственным» в Орде за общение с христианами. Сартак через некоторое время отпустил мальчика в его удел, и, судя по дальнейшим контактам, у молодого князя установились приязненные отношения с сыном Батыя.
Из скупых и глухих летописных записей неясно, каким образом преемником Ярослава на Владимирском княжении стал его брат
Александру Невскому посвящено обширное Житие, внесенное в летопись и, видимо, написанное для летописи по заказу митрополита Кирилла. И митрополит Кирилл, и ростовский епископ Кирилл поддерживали Александра в его весьма нелегкой политической и дипломатической деятельности. И в литературе он получил одну из самых высоких оценок как государственный деятель. Но если Л.Н. Гумилев представил князя основателем союза и «симбиоза» Руси и Золотой Орды, то английский медиевист Дж. Фенелл, поверив Гумилеву, показал Александра как предателя интересов Руси и прислужником татаро-монголов. А между противоположными мнениями обычно лежит проблема, в которой и следует разобраться.
Александр Ярославич был вторым сыном Ярослава Всеволодовича, но после смерти в 1233 г. его старшего брата Федора стал считаться старшим среди Ярославичей. В конце 30-х гг. Александр стал Новгородским князем, а в 1239 г. он женился на дочери полоцкого князя Брячислава. Этот брак был во многом политическим — он давал еще одного союзника в борьбе против западной угрозы. А Торопец, где происходило венчание, как бы соединял земли новгородскую, полоцкую и смоленскую. В том же году князь с новгородцами «сруби городци по Шелони». Таким образом, укреплялись подступы к Новгороду со стороны Пскова.
В 1240 г. начинается наступление крестоносцев на Псков. Пал Изборск, потерпело поражение псковское ополчение. Немцы сожгли посад Пскова и осадили город. Взять его немцам не удалось, но они заполучили в заложники детей некоторых знатных псковитян, а затем благодаря измене городских старейшин вошли и в город, где оставили наместников и подчиненный им отряд. Беглецы из Пскова донесли до Новгорода печальные вести. Около того же времени серьезная угроза нависла и над самим Новгородом. Шведы (летописные «свей»), как сообщает летописец, явились «в силе велицей». Вместе с норманнами («урманами» — норвежцами), а также отрядами из племени суми и еми (южная часть нынешней Финляндии) «в кораблих множество много зело» вошли в Неву и остановились у устья Ижоры. Старейшина ижорцев Пелгусий (христианское имя — Филипп), выполнявший поручение «стража ночная морская», немедленно дал весть в Новгород.
Согласно Житию, Александр не стал ждать, когда Новгород сумеет мобилизовать ополчение. Со своей дружиной и небольшим отрядом новгородцев он устремился к Неве, очевидно, учитывая, что шведы не ждут столь быстрой реакции от новгородцев, тем более после страшного разорения Северо-Восточной Руси. Смелость и решительность князя были вознаграждены полной победой. В Житии, естественно, князю помогают и ангелы, и русские святые Борис и Глеб, и Владимир Святой, в день памяти которого произошло сражение. В итоге шведы нагрузили три корабля с «вятшими мужами» и затопили их в море (языческий обряд погребения у норманнов и других морских народов), а остальных убитых свалили в яму на берегу. Видимо, желая преувеличить достигнутый успех, автор уверяет, что новгородцы потеряли только 20 человек. Но оговорка — «или менее, Бог весть» — показывает, что точными данными автор не располагал. Разумеется, масштабы сражения не могли идти в сравнение с битвами, которые сопровождали наступление полчищ монголо-татар. Но для Швеции и для большинства европейских стран такое поражение было весьма чувствительным: дружины конунгов в это время обычно насчитывали около сотни человек. Войско в несколько сотен — едва ли не максимум того, что можно было собрать для дальнего похода.
Александр, которому исполнилось лишь двадцать лет, возвращался в Новгород буквально в ореоле славы. Совсем не случайно в качестве своеобразного лаврового венка за ним закрепится прозвание
Видимо, немцы об этом узнали и сразу же обложили данью племена води и чуди, воздвигли город Копорье на месте древнего новгородского погоста. Грабя купцов по реке Луге, они приблизились на 30 км к самому Новгороду. Новгородцы снова обращаются к Ярославу «по князя». Ярослав направил им сына Андрея, но Андрей новгородцев не устроил, поэтому пришлось просить снова Александра. Во главе авторитетной депутации к нему отправился сам владыка Спиридон, недавно благословлявший Александра в поход на шведов. Александр вернулся в Новгород.
Князь не обманул надежд новгородцев. Уже летом 1241 г., собрав войско из новгородцев, ладожан, ижорцев и карелов, Александр взял Копорье и пленил уцелевших в сражении немцев и «переветников» из племен води и чуди. Одних немцев он отпустил, других привел в Новгород, а «переветникы извеша». По Татищеву, и в дальнейшем Александр так поступал с изменниками. В 1242 г. Ярослав отправил в помощь Александру его брата Андрея с «низовской» (так в Новгороде обозначали суздальское Поволжье) дружиной. Соединенные силы освободили Псков и направились в земли чуди.
