доложили князю.

На сей раз сборы были недолги. В октябре 1477 г. многочисленные отряды разными путями двинулись на Новгород. Навстречу устремились желающие перейти на службу к московскому князю или же запастись «опасом» — охранной грамотой. Титул «государь» звучал теперь во многих обращениях. Псковичи направили грамоту «Господину государю великому князю Ивану Васильевичу царю всеа Руси». Они били челом к своему «государю», сетуя о внезапной беде: весь Псков выгорел в пожаре. Об «опасе» просили и послы от новгородского владыки: «А назвали великого князя государем: чтобы еси, государь, пожаловал опас дал владыце и послом новогордцкым приехати к себе бити челом и отъехати добро-волно». К «господину государю князю великому» обратился и архиепископ Феофил с просьбой об освобождении ранее уведенных на Москву бояр. В ответе же князя напоминалось, что на этих бояр были жалобы от многих новгородцев и что именно от них исходило наибольшее зло самим новгородцам.

К концу 1477 г. войска московского князя и его вассалов занимали все важные центры и пути в Новгородской земле, и о военном противостоянии Новгорода многократно превосходящим силам не могло быть и речи. Но и Иван III не стремился разрубать узел противоречий военным ударом, не без оснований полагая, что угроза удара в данном случае эффективней выигранного сражения. И дело не только в том, что Новгород исторически был вотчиной великих князей, — это признавалось и новгородскими властями. Требовалось время и видимость «нейтралитета» московских воевод до тех пор, когда внутренние новгородские противоречия станут неразрешимыми без обращения к авторитетной внешней силе.

Переговоры с представителями Новгорода длились несколько недель и перемежались пирами- приемами. Новгород производил замены в своей делегации, расширяя круг представителей, а великий князь отправлял своих бояр «на говорку», где они выслушивали предложения новгородцев, а затем передавали ответы князя. С самого начала новгородская делегация настаивала на освобождении арестованных в 1476 г. бояр и ограничивалась признанием Ивана III «государем» при сохранении структуры внутреннего управления, как это было в отношениях Москвы со Псковом. Отказывались новгородские делегаты и принимать участие в каких-либо военных акциях Москвы за границами собственно новгородских земель.

Естественно, московского князя предложения новгородской стороны не устраивали, и он тянул время, не давая окончательного ответа. Продолжение переговоров обычно следовало через несколько дней. Московская сторона, уходя от обсуждения предложений новгородцев, напоминала об их прежних «неисправлениях», а также о жалобах на боярское правление. Постоянно напоминали о посольстве «Назара да Захара», в организации которого новгородцы пытались обвинить Москву. А тем временем московские рати располагались в непосредственной близости от Новгорода.

7 декабря 1477 г. та же делегация была пополнена пятью «черными» (простыми, незнатными, податными) людьми «от пяти концов». Согласно «регламенту», новгородские посланцы просят разрешения князя поговорить с московскими боярами, а затем излагают примерно те же пожелания. При этом посольство соглашалось отдать под юрисдикцию наместников разные города Новгородской земли, но оставляло за собой сам Новгород. Посадник Яков Федоров просил, чтобы князь «вывода не учинил из Нового-родскые земли», чтобы «не вступался» в боярские вотчины и земли, и не вызывал новгородцев в Москву. И «все били челом», дабы новгородцев не вызывали на службу в «Низовскую землю». Посадник Фефилат внес некоторые изменения в пожелание посадника Луки Федорова, чтобы «государь князь великы... на всяк год имал со всех волостей Новогордских дань съ сохи по полугривне новогородской», т. е. по норме, установленной Ордой. Это больше, чем предложение, сделанное двумя неделями раньше, но пока Москва не освободилась от ордынской дани, это серебро должно было пройти мимо Москвы.

На сей раз Иван III ясно определил свои требования, передав их через занятых на переговорах бояр: «Хотим государьства на своей отчине Великом Новегороде такова, как нашо государьство в Ни-зовской земли на Москве, и вы нынеча сами указываете мне, а чинити урок нашему государьству быти, ино то, которое государьство мое», т. е. князь прямо бросает упрек делегации Новгорода в попытках указывать «государю», как ему «государствовать».

Новгородская делегация оправдывалась тем, что новгородцы не знают, как «держиться государьство» в «Низовской земле», и никаких указаний князю не дают. На это последовало заключение князя, переданное новгородцам князем Иваном Юрьевичем Патрикеевым: «Князь великы тебе своему богомолцу, владыце, и вам, посадником и житиим и черным людем так глаголеть: что есте били мне челом, великому князю, что бы яз явил вам, как нашему государьству быти в нашей отчине, ино наше государьство великих князей таково: вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство нам свое держати, ино на чем великым княземь быти в своей отчине, волостемь быти, селом быти, как у нас в Низовской земле, а которые земли наших великых князей за вами, а то бо было наше. А что есте били мне челом великому князю, что бы вывода из Новгородскые земли не было, да у боар у новогородскых в вотчины в их земле нам, великым князем, не вступатися, и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися (не опасались. — А.К.), а в вотчины их не вступаемся, а суду быти в нашей отчине по старине, как в земле суд стоит».

О настроениях в стане осажденных рассказывают и псковские летописи. В городе бурлили разногласия. Одни хотели стоять до конца, другие — подчиниться воле великого князя. Надежды на то, что московская рать постоит у города и уйдет, явно не оправдывались. А после того как находившийся вместе с новгородцами в осаде их воевода суздальский князь Василий Васильевич Шуйский «бил челом» великому князю, надежд на успешную оборону и вовсе не оставалось. 14 декабря, в очередную «неделю» (воскресение), послы явились с уведомлением о принятии московского ультиматума. «Государя» просили целовать на обговоренных условиях крест. Но князь «отрече то: не быти моему целованию». Не позволил он целовать крест также своим боярам и наместнику и отказал послам в выдаче «опасной грамоты».

Далее на протяжении нескольких недель продолжался своеобразный торг. Новгородцы надеялись откупиться двумя волостями — Луками Великами и расположенной северо-западнее Ржевой Пустой. Но князь отказался от такой подачки. Тогда ему предложили 10 волостей. Великий князь снова отказался и передал через своих бояр: «Взяти ми половину всех волостей владычних да и монас-тырьскых да Новоторжьскые, чии ни буди».

Покушение великого князя на половину монастырских сел, видимо, связано с намечавшимися вскоре спорами о монастырском землевладении, в которых Иван III будет поддерживать «нестяжателей». Новгородские посланники согласились с требованием, но готовы были отдать князю половину владений только шести монастырей, «а иные бо монастыри государь пожаловал, земель у них не имал, поне же те убоги, земль у них мало». Князь распорядился провести опись обозначенных волостей, предупредив, что все утаенное — «то земли великих князей». Хотя у владыки князь половины волостей забирать не стал (взял лишь 10 волостей, в коих значилось около 300 «сох», дань с которых должна бы была составить 150 гривен), само требование выявляет недоверие к нему Ивана III. Примерно вдвое больше составили половины владений шести монастырей (остальным князь оставил их земли). Посольство новгородское, выторговывая уступки, жаловалось на «тесноту в граде и мор на люди и глад». Князь же уточнял, что составляет новгородская «соха» («3 обжи соха, а обжа один человек на одной лошади ореть, а хто на 3-х лошадех и сам третей ореть, ино то соха»), и платят ли с «сохи» по полугривне или 7 денег. Князь «захотел взяти с обжи по полугривне», но владыка умолил брать по полугривне с трех обж и собирать дань один раз в году. Князь согласился, оговорив, что единая плата будет взиматься с собственников всех категорий. Согласился он и с просьбой не посылать своих писцов и данщиков, оставив это на усмотрение новгородцев.

Разрешив еще ряд спорных вопросов, в частности о взаимоотношениях Новгорода и Пскова и перебазировании княжеской резиденции из Городища на «двор Ярослава», князь отправил 20 января 1478 г. посла в Москву с уведомлением о результатах похода, и тот через неделю (столько обычно занимала дорога), прибыл в Москву. 2 февраля князь повелел «поимати боярыню Новогородскую Марфу Исакову, да внука ее Васильа Федорова сына». На следующий день по его распоряжению наместник Иван Васильевич Стри-га «поймал» «грамоты докончальные» новгородские с литовскими князьями и королем и доставил их князю. 7 февраля в Москву были отправлены Марфа Борецкая с ближайшим ее окружением. 17 февраля князь выехал из Новгорода. Вслед за ним выехал владыка «проводи™ его», и на «первом стане» «явил бочку

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату