Ионы, реальная политика которых вызывала серьезные разногласия как у современников, так и у потомков. Именно в оценке кандидатов в «новые чудотворцы» разошлись позиции князя и митрополита, да и у летописцев проявлялись определенные разноречия.
В изложении Московского свода, «вземже преже раку Киприана митрополита и поставиша ея в киоте в стене на десней стране, по сем же взяша раку с мощьми Фотеа митрополита и поставиша ея с Киприаном в едином киоте. По сем же пришед ко гробу преосвя-щеннаго митрополита Ионы, и егда сняша с него дъску, и в той час изыде благоухание много по всему храму, яко всем бывшим ту слышите его, а ризы и амофории всех сих триех святитель не истлеша по толицех летех преставлениа их, и тако все тогда православное христиан множество бывшее видевше многи слезы излияша о пре-славном видении».
Уже в этом тексте есть определенные противоречия. Так, «благоухание» сопровождает лишь захоронения Петра и Ионы. Поклонникам митрополитов Петра и Алексия, а также восстановившего автокефалию Русской Церкви Ионы трудно было принять их антиподов - Феогноста и Киприана.
Но последовал большой пожар в Москве в 1473 г., в котором пострадала резиденция митрополита Филиппа. Великий князь застал его плачущим в храме и, решив, что митрополит жалеет о собственных утратах, пообещал отстроить ему хоромы. Однако митрополит попросился отпустить его в монастырь, где скоро скончался. Собор епископов избрал новым митрополитом коломенского епископа Геронтия, с которым у великого князя впоследствии тоже будет немало расхождений. А в 1474 г. недостроенный храм развалился, засыпав и гробницы кандидатов в новые святые. Естественно, что это воспринималось как наказание за грехи, и искали их в том числе и в воплощении идеи создания нового храма. Феогност так и не будет канонизирован, не все примут и антагониста Дмитрия Донского — Киприана. А в летописях по именам будут называть митрополитов Петра, Алексия и Иону, покрывая остальных собирательным «и другие».
За новым строителем пришлось отправлять посольство в Италию. В 1475 г. Аристотелем Фрязином (Фиораванти) на новом месте будет заложен стоящий и доныне Успенский собор. Собор будет сооружаться до 1479 г., а Аристотель проявит себя еще и как прекрасный пушкарь, умевший и лить пушки, и метко стрелять из них.
§ 2. ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА К МОСКВЕ
Успехи 1471 г., создание довольно надежного заслона от набегов казанских татар выносили на первый план главный вопрос: освобождение от татарского ига, т. е. от номинального подчинения Большой Орде. Сам князь Иван Васильевич в Орде не бывал ни разу, дань туда поступала от случая к случаю и в урезанном виде. Летом 1471 г. ушкуйники-вятчане во главе с Костей Юрьевым совершили дерзкий набег на Орду и захватили саму столицу Сарай. По Устюжскому летописному своду, было захвачено «полону бесчислено множество и княгинь сарайских». Московский свод дает более обстоятельную информацию о происшедшем (хотя не упоминает имени вожака и не говорит о плененных княгинях). Здесь сказано о «многом товаре», захваченном налетчиками, и объясняется, почему Сарай так легко был захвачен. Мужская часть населения кочевала на расстоянии дневного перехода от города, а услышав о случившемся, татары создали мощный заслон из судов на Волге («всю Волгу заступи-ша суда своими»). Ушкуйники, однако, «пробишася сквозе их и уидоша со всем, а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою».
Из этой информации следует, что между Сараем и Казанью в это время поддерживались какие-то отношения, а Москва, очевидно, была осведомлена о смелом замысле вятчан. Во всяком случае, видимо, так считал ордынский хан Ахмед. В 1472 г. он, рассчитывая на помощь короля Казимира, решил осуществить большой поход на Русь. Иван III, узнав о движении татарских войск, как обычно, выехал в Коломну, чтобы не допустить переправу татарских отрядов через Оку. Но татарские рати двинулись ближе к литовским владениям на неукрепленный Алексин, где стоял лишь незначительный воинский заслон. Город был сожжен вместе с его жителями. Однако этот заслон задержал татарское войско до прихода подкреплений, и в конечном счете ордынское войско с большими потерями откатилось на юг, неся значительный урон также от какой-то вспыхнувшей там эпидемии. Казимир, занятый противостоянием с Венгрией, не смог оказать помощи традиционному союзнику, да, видимо, после успехов московских воевод у самых рубежей Литвы, и опасался за последствия.
Реакцией на успехи Москвы явилось дальнейшее углубление раскола в самих татарских ханствах. В зиму 1474 г. «приехал служити великому князю Муртоза, сын Казанского царя Мусто-фы». Царевич получил от великого князя «городок новой на Оце со многимы волостьми». А затем прибыл посол от Крымского хана Менгли Гирея «именем Азибаба, а прислал к великому князю с любовью и братьством». В свою очередь Иван III «с ним же вместе отпустил своего посла ко царю Менли (так в летописи. —А.К.) Гирею Микиту Беклемишева, такоже с любовью и братьством». Летописные сообщения за 1474 г. вообще заполнены сведениями о различных посольствах в Москву и из Москвы, причем они обычно точно датированы. Так, «месяца нуля 7 пришел из Орды Микифор Басенков с послом царевым Ахмутом Болшиа орды с Кара Кучуком, а с ним множество татар пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и двесте, а коней продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много». Содержание монголо-татарских «посольств», как отмечалось выше, всегда ложилось тяжелым бременем на покоренные народы. В данном случае примечательно обилие «гостей», т. е. торговцев, часто продававших в другом месте награбленные товары.
Посольство было отпущено в Орду 19 июля, и с ним отправился в Орду московский посол Дмитрий Лазарев, а также посол венецианский «Иван Тривизан», попавший в Москве в темницу за какие-то «попутные» (похоже торговые) дела. Москву уговорили дать послу возможность проехать к хану Ахмеду, дабы предложить ему выступить против турецкого султана. По просьбе венецианцев, посол был выпущен «из нятья», и князь «подмогши его всем отпустил к царю Ахмату... съ своим послом о их деле».
Посольства из Москвы в данном случае имели задачей препятствовать союзу Ахмеда с Казимиром, не допустить их совместного выступления против Москвы, причем в середине 70-х гг. более опасным представлялся именно Казимир. Польский король не мог примириться с утратой влияния на Северо-Западе Руси, а у Москвы вставала задача возвращения попавших Под власть Литвы и Польши русских земель. Поэтому и в «докончание» с Менг-ли-Гиреем не было включено имя главного врага крымского хана — Ахмеда. Но в 1475 г. сам Менгли-Гирей попал в Мангупе в плен к вторгшимся на побережье Крыма туркам, и на какое-то время связи Москвы и Крыма были прерваны. С того же 1475 г. Менгли-Гирей, освобожденный из заключения по распоряжению воеводы султана Мухаммеда, признал себя вассалом Турции, с чем хан Ахмад также не хотел мириться.
Осень 1475 г. и зиму 1476 г. Иван III провел в Новгороде. Летописец подробно описывает встречи с боярами, посадниками, старостами, тысяцкими, архиепископом; пиры и приемы, сопровождавшиеся подарками с той и другой стороны, бесчисленные разбирательства взаимных жалоб в княжеской резиденции на Городище. Князь старался не отступать от статей «грамоты», уступал просьбам архиепископа и посадников. Но в одном вопросе он оказался непреклонным: были взяты под стражу бояре, которые выступали «за короля», т. е. ожидали помощи от Казимира. Трое были заточены в Коломне и трое в Муроме. Архиепископ и большая депутация от Новгорода «били челом» о заключенных великому князю и после его возвращения в Москву. Но князь остался непреклонен.
Полугодовое пребывание в Новгороде не разрешило всех противоречий. Они вскоре вновь обозначились на поверхности. Под 1477 г. в Московском своде сообщается о новгородском посольстве якобы от архиепископа Феофила и «всего Великого Новгорода» с просьбой называть Ивана III и его сына Ивана «государями», а не «господинами», как было до сих пор. Но отправленным в Новгород московским послам было сказано, что «с тем есмя не посы-лывали»: «И назвали то лжею». В Новгороде было созвано вече, на котором убили предполагаемого организатора посольства Василия Никифорова, а затем на владычном дворе убили и ходившего в качестве посланника вечевого дьяка Захария Овина, а также его брата. Снова звучали призывы идти «за короля», о чем московские посланники и
