залезет в пустую квашню, а мальчик оденется пекарёнком.
И в один момент месье Коко, бравый генерал, отважный капитан, оказался в квашне из-под теста и был закрыт деревянной крышкой. А на мне, как на вешалке, повисла большая белая куртка Пекаря. Но я подвернул повыше рукава и получилось как нельзя лучше.
— А теперь, — сказал Пекарь и сунул мне в руку душистый калач, — извини, брат, но я должен бежать на помощь Машинисту.
Пекарь выключил печь, схватил дубовую скалку, побежал к двери.
— Я тоже с вами… — кинулся было я за Пекарем. Но тот ответил, что малыши для горячих дел не годятся, и захлопнул за собой дверь.
Мы остались вдвоём с Зиньзеллой. Если, конечно, не считать Капитана. Но тот сидел в квашне — и ни гугу. От волнения он потерял голос.
Я разломил калач, половину сунул в квашню петуху, а другую хотел разделить с матушкой Зиньзеллой. Но она ответила, что предпочитает фруктовый сок да сахар, и мне пришлось ужинать в одиночку.
Я сидел на мешке с мукой, отщипывал от калача мякиш и вздыхал.
— Не печалься, — сказала оса. — Всё будет хорошо.
— Но ведь наш сундук остался во дворце, на самой, на самой верхотуре… А как мы уедем без сундука? — сокрушался я.
— Ты ошибаешься. Сундука во дворце, на вышке, нет. Его спрятали в саду, рядом с главным фонтаном. Так распорядился Жабиан Усатый, когда вас утащили полицейские. Я всё видела, я всё слышала. Я была в башне, когда вы упали на стол с посудой. Я залетала туда, чтобы взять немножечко апельсинового соку.
— А кто такой Жабиан Усатый? Неужели тот сердитый господин?
— Он самый.
— Но почему у него такое странное имя? Зиньзелла даже всплеснула крылышками:
— Странное? Ничего не странное. Ты и представить себе не можешь, какой он скверный тип! Знаешь, что он придумал однажды?
— Что? Какую-нибудь бомбу?
— Хуже! Он решил взять к себе на злодейскую службу всех зверюшек и таракашек. Ежам он сказал: колите прохожих в босые пятки! Ужей он подучивал забираться к ребятам в постели! А лягушатам приказывал прыгать в кружки с молоком…
— Ну да! — не поверил я и поёжился.
— Вот тебе и да! Он и наш осиный рой приглашал к себе на службу.
— И вы согласились? — испуганно кукарекнул из квашни Коко.
— Вот ещё! — сердито отмахнулась оса. — Не на таких дураков напал Жабиан! Я своим собственным жалом так тюкнула злодея в лоб, что он три дня не выглядывал из своей дворцовой вышки.
— А ужи, ежи? Что они сделали?
— А они и лягушата в это время удрали кто куда. Кто за город в лес, кто в овраг. А мы, осы, с тех пор живём здесь, в подвале, у доброго дядюшки Пекаря.
— А где живут здешние петушки и куры? — опять высунулся из квашни Коко. — Разве нет здесь поблизости куриного городка?
— Да, да! Расскажи нам, пожалуйста, о здешних куриных делах, — поддержал я товарища. Нам обязательно нужно про них всё узнать, ведь мы же ищем куриную столицу Валяй-Форси.
Но только Зиньзелла собралась рассказывать о курах и петушках, как дверь пекарни затрещала и затряслась под тяжёлыми ударами. Так стучать могла только полиция!
Я выпустил калач из рук.
— Открой, — шепнула оса. — Иначе они высадят дверь. Я почерпнул пригоршню муки, размазал по лицу и откинул дверной засов.
В пекарню ввалилась ватага полицейских. Командовал ими наш знакомый с подушкой под мундиром. А кривого с ними не было. Скорее всего, он лежал, лечил глаз в больнице.
— Обыскать! Допросить! — попытался рявкнуть старший полицейский, но у него получилось совсем не так, как у громогласного Жабиана. Голос у полицейского был сиплый, словно он объелся мороженым.
И тем не менее помощники его послушались, начали кряхтя переваливать мешки с мукой. Как будто бы кто-то мог залезть между ними!
А командир уставился прямо на меня:
— Эй ты! Пекарёнок! Не было ли здесь мальчишки с петухом?
— Нет, ваше превосходительство, никакого мальчишки с петухом я не знаю.
— Не знаешь? А почему твой хозяин Пекарь полез в драку с полицией, тоже не знаешь?
— Тоже не знаю, — едва пролепетал я, потому что во мне всё сразу похолодело. Неужели Пекаря забрали? Неужели из-за нас попал в тюрьму хороший, добрый человек?
Тут один из полицейских заорал:
— Петух! Петух! Вот он! — И все кинулись к раскрытой квашне.
Но я взял себя в руки и как можно спокойнее сказал:
— Это не тот петух. Этого петуха Пекарь купил для начинки в пироги.
— В самом деле? — не поверил старший.
— В самом деле. Можете убедиться. Я растолкал полицейских, шепнул петуху: «Не шевелись!» — и поднял его за лапу.
— Видите? Он уже не дышит.
Петух и вправду висел как неживой.
Старший полицейский прищурился, покрутил около капитана Коко носом, принюхался и медленно произнёс:
— Да-а… От него даже чуть-чуть попахивает…
И полицейский хотел было идти восвояси, но вдруг что-то сообразил и вытащил из своих ножен саблю:
— Он, конечно, неживой. Но в этом надо убедиться ещё раз. Дай-ка я его…
Петух вздрогнул, и тут я увидел Зиньзеллу. Она пулей сорвалась с мешка, подлетела к полицейскому начальнику и, звеня крылышками, нависла над его левым глазом. Полицейский побледнел, опустил саблю, бормотнул сипло:
— По-о… Пожалуй, и так видно, что петух не совсем живой. Пожалуй, можно считать, что обыск закончен…
— Во-о-круг! — робко произнёс он вместо «кругом!» и на цыпочках удалился из пекарни. Его сослуживцы, таращась на Зиньзеллу, выкатились вслед за начальством.
Атака врага была отбита успешно. Оживший Коко забрался на старое место, в квашню, но всё равно веселья в нашей победе было мало. Из головы не выходили мысли о Пекаре.
— Если его и посадили, — пыталась утешить меня Зиньзел-ла, — если его и арестовали, он всё равно не пропадёт. Не такой это человек! С ним это случалось не раз, и тем не менее он всегда возвращался в пекарню.
Так, за разговорами, проходила ночь. А Пекарь всё не возвращался. И каждому из нас было понятно, что без Пекаря нам в этой стране несдобровать.
Глава шестая
ДВА ПУШЕЧНЫХ ВЫСТРЕЛА
И всё-таки на рассвете Пекарь вернулся! Он распахнул дверь, и вместе с ним в пекарню вошли:
