В тылу атамана Семенова находилась река Онон. Бандиты были так уверены в успехе, что не торопились с починкой моста. Они считали, что у них достаточно сил. Сергей Лазо уже успел узнать нехитрую тактику атамана: казачьи части, хватив для храбрости самогона, развертывались в лаву и, крутя клинками, пластались в бешенной атаке, стремясь дорваться до бегущих и утолить ярость кровью «краснопузых». Не дать им развернуться в лаву вообще не позволить наступать! Удар необходимо наносить самим…
Занять Оловянную надо неожиданным броском. Но дальше река Онон. Возле реки опасные высоты, и самая опасная — Тавын-Тологой. Вот там может завязаться жестокий бой. Командующий в наброшенной на плечи шинели сидел за кухонным столом, на котором расстелена карта, однако видел и бурную реку, и взорванный мост и заречную станцию Борзя, после которой атаману Семенову уже не за что будет зацепиться. Конечно, он удерет в свое логово — в Маньчжурию. Следовало бы не давать бегущим бандитам передышки, преследовать, однако здесь вступала в действие дипломатия. Молодая республика Советов всячески избегала международных конфликтов. И прохвост Семенов это знает, он на это и рассчитывает. Стоит ему пересечь границу, он поступает под защиту китайцев… Секретная шифровка Центросибири предостерегала командующего Забайкальским фронтом от перехода государственной границы. Военных сил для международного конфликта у нас не хватало.
Но до захвата Борзи сначала следовало взять Оловянную…
Чадила лампа. На старенькую, потертую на сгибах карту ложились аккуратные линии, квадратики. Стирались резинкой и рисовались снова. В окошке постепенно серело. Начинался новый день.
Из далекого Томска прибыл 1-й боевой отряд. Его встречали с музыкой. Бойцы, выпрыгивая из теплушек, читали кумачовый лозунг, протянутый по всему фронтону вокзального здания: «Все под ружье! Все, кто способен, вставайте в ряды бойцов за Советскую власть против атамана Семенова!» Пополнение из Томска оказалось особенно ценным тем, что в отряде был необычайно высокий процент членов большевистской партии. Часть прибывших немедленно направили политбойцами в свежесформированные части.
— Товарищ командующий!
Сергей Георгиевич оглянулся и вдруг почувствовал, как горячо стало щекам. К нему подходила статная белокурая девушка с венцом волос, уложенных вокруг головы. Что-то знакомое показалось в ее энергичном молодом лице. Где он мог ее видеть? Однако копаться в памяти было некогда. Девушка направлялась к нему с самым решительным видом.
— Товарищ командующий, у меня неотложное дело.
Ну, разумеется. Иначе она не окликнула бы, не подошла… Но как ему управлять своим лицом, своими глазами? Проклятое смущение! Он сознавал, что выглядит глуповато, однако не в силах был согнать с лица улыбки. Нет, не походил он сейчас на командующего фронтом!
Впоследствии он ей признается, что всегда считал: даже при первом взгляде на человека, которому суждено стать твоей судьбой, сердце, словно предупреждая, непременно екнет.
Ольга Грабенко, томская студентка, приехала с отрядом. Ее направляют политбойцом в Аргунский казачий полк. Говорят, это распоряжение самого командующего фронтом.
Перекинув бинокль с одного плеча на другое, Сергей Георгиевич уступил девушке узкую полоску дощатого тротуара, а сам пошел рядом, по растоптанной грязи. Он поглядывал себе под ноги и только сейчас обратил внимание, как грязны его ботинки и обтрепаны полы шинели. От шинели исходил устойчивый запах дыма, словно он ночевал в ней возле таежных костров. От вагонных «буржуек», что ли?
Аргунцы, объяснил он девушке, наиболее боеспособная наша часть на всем Забайкальском фронте. С германской войны полк вернулся в родные края в полном составе и при всем вооружении. У казаков необычайно крепка станичная спайка, в основном все земляки: кумовья, сваты. Но, к сожалению, иногда они и удирают от противника тоже довольно дружно. (Сергей рассмеялся, но тотчас стал серьезным. Девушка даже не улыбнулась.) Сейчас Военный совет фронта укрепляет в полку партийную прослойку. Например, недавно туда направлен Борис Кларк, рабочий читинских железнодорожных мастерских.
— Я знаю этот полк, — сказала Ольга. — Нас посылали его разоружать. На станции Тайга. Но сведения оказались неправильными. Полк боевой и за Советскую власть. Меня поразила их дисциплина.
— Как же они вас встретили? — поинтересовался Лазо.
— Представьте, смехом. «Казак, говорят, никогда не расстается с оружием!» Но знаете, какая у них дисциплина? Они безжалостно наказывают даже за плохой уход за лошадью. У них там довольно сильные партийцы: Бронников, Зверев, Чижик.
— Вас куда направили?
— Как раз к Бронникову, в третью сотню.
— Почему же не хотите?
Девушка замялась.
— Не то чтобы не хочу… Просто жалко покидать товарищей.
— Это необходимо. Поверьте! Нам предстоит не только обить наступление Семенова, но и самим погнать его… Но может быть, вам подыскать работу в городе, в тылу? У нас и здесь дела неважные. Наверное, слыхали?
Ольга утвердительно кивнула. В Чите зреет заговор переодетых офицеров, бывших черносотенцев и старорежимных чиновников. С ними и духовенство…
Озабоченное выражение на лице командующего сменилось откровенным раздражением.
— Семенов нас здорово потеснил. Мне жалко Оловянную. Но пришлось оставить. Наши части отступают. Враг пока сильнее нас. А тут еще и анархисты подводят. Мерзавцы! Удирают при первых же выстрелах и мародерствуют в тылу. Вы знаете, я приказал арестовать их главарей — Лаврова, Пережогина. Так что вы думаете? Вместо того чтобы расстрелять этих предателей, их отпустили!
После недолгого молчания Лазо спросил:
— Вы сейчас куда? А то пойдемте со мной. Я всегда останавливаюсь у Кларка. Чудесная семья!
Ольга поблагодарила и отказалась.
— Я все-таки отправлюсь в третью сотню. Казаки мне сразу поправились. Боевой парод!
На прощание Лазо заметил:
— Аргунцам скоро предстоят тяжелые дела.
— Тогда тем более! — усмехнулась Ольга. И они расстались.
Семья Бориса Кларка занимала в железнодорожном бараке две небольшие комнатки. Под окнами оживали от зимней спячки голые прутья сирени. Весь куст кишел сварливыми воробьями. От лужи, стоявшей у самого порога, постреливали солнечные зайчики. Уже взявшись за скобу, Лазо не выдержал и обернулся. Ольга на цыпочках перебиралась через разъезженную грязную дорогу. Она по-женски держала руку на отлете. Вдруг она оступилась, Сергею почудился испуганный вскрик. В то же мгновение Ольга оглянулась, увидела, что он за нею наблюдает, и пошла по грязи, не разбирая дороги. Ему стало неловко, он поспешил нырнуть в низенькую дверь барака, но улыбка не отпускала его лица до тех пор, пока навстречу ему не вылетела ликующая стая детворы с пронзительными воплями:
— Дядя Сережа! Руки вверх!
Как обычно, с-самого порога начиналась игра: детишки «брали его в плен», он изо всех сил сопротивлялся. Нюта, жена Кларка, смотрела на начавшееся светопреставление и не могла сдержать улыбки. Командующий фронтом походил на увальня-медведя, барахтающегося со сворой щенков. Ребятишки захлебывались от восторга. Наконец им удавалось растянуть дядю Сережу на полу, сесть на руки и на ноги. Он объявлял, что сдается, и принимался выплачивать контрибуцию: вытаскивал из карманов леденцы и кусочки сахара.
За стол он уселся, обвешанный детворой.
Когда детей уложили спать, Сергей сказал Нюте:
— Бориса мы, наверное, сегодня не дождемся. Я заночую, мне завтра надо рано в штаб. Приезжает отряд из Владивостока.
Свет из комнатки, где было гостю постелено, Нюта видела всю ночь. На рассвете она осторожно заглянула.
