– Дюпона тоже заводить или мне за ним присмотреть?
– А-а-а! Всех велено пригласить.
Это мне тоже не понравилось, ну, что всех зовут. Разговор вроде бы предполагался секретный, лишние уши ни к чему, это вон даже наш бугай-провожатый понял. Но позвали всех и отказываться не приходилось, не тот случай.
Мы прошли несколько шагов по едва освещенному коридору и остановились у одной из дверей. В этот раз постучался Луи и, услышав в ответ разрешение войти, скрылся за дверью, приоткрыв ее ровно настолько, чтобы самому проскользнуть. Увидеть что-то за его спиной не получилось, потому как и в том помещении тоже царил полумрак.
– Темновато здесь! – сказала я.
– Вот и я так подумал, – откликнулся Петя.
Похоже, Дюпон заподозрил за этими вполне уместными фразами что-то более важное, ну и пусть. Главное, что наш провожатый, а в эту минуту он был еще и сторож, не обратил на наши слова внимания. Сказаны они были с одной простой целью – напомнить Пете, как нужно вести себя в полутемном помещении. Он сразу сделал вид, что безучастно смотрит в темноту, но при этом зажмурился, давая глазам свыкнуться с освещением, что было совсем нелишним, мало ли, что нас ждет за этим порогом? Может, и разговора никакого не станут заводить, так что не будет у нас времени к сумраку привыкать.
– Да понял я, понял! – сказал Луи, появляясь из-за двери. – Ты, Слон, покуда у ворот покарауль да присмотри, чтобы ребята не дремали, ходили, как велено, по кругу, не рассиживались. Но сперва коляску отправь, чтоб не маячила на пустой улице. А вы извольте войти, да ведите себя тихо.
Отвечать или спрашивать о чем-то никто из нас не стал. Дверь перед нами распахнули, мы и вошли.
47
Комната была небольшая, но и не самая маленькая. Шагов десять от двери до противоположной стены, чуть меньше по ширине. Два окна слева закрыты портьерами. С противоположной стороны диван, на котором с револьвером в руках сидит еще один бандит. На полу ковер, что не слишком хорошо. И мало того, что в целом она плохо освещена, так еще получается, что больше всего света падает на самую середину комнаты, где для нас – а то для кого же еще? – поставлены три стула.
Хозяин апартаментов устроился за широким письменным столом, лица и не разглядеть, там совсем темно.
– Обыскали? – подал голос Умник, видимо, сочтя, что разглядел нас достаточно.
– Да что у них может быть? – удивился Луи.
– Обшмонай!
– Как скажешь, Умник. То есть это… как прикажете, месье.
Надо отдать должное этому Луи, он хоть и был из той же шайки, но выделялся из нее едва ли не кротостью характера и даже долей воспитанности. Тщательно ощупав Дюпона и Петю, он бросил вопрошающий взгляд на хозяина или на главаря, тут вы уж сами выбирайте, как называть месье Огюста Лемье, и со вздохом принялся обшаривать меня. Делал он это тактично, можно сказать, насколько вообще может быть тактичным обыск женщины. Я стерпела все молча и даже решила, что, пожалуй, к месье Луи постараюсь в случае чего не быть слишком суровой. И еще успела подумать, что есть надежда, что обыск останется самой большой неприятностью за этот вечер.
– Чистые! – доложил Луи результаты своей работы.
– Ридикюль посмотри!
Луи без возражений протянул мне руку, и я также без возражений отдала ему для осмотра свою крохотную сумочку. – Я посчитала, что брать с собой более вместительную сумку не стоит, а совсем с пустыми руками было неуютно, хотя немного опасалась за результаты обыска.
Луи открыл ридикюль и почти сразу взвизгнул. Огюст Лемье и неизвестный нам бандит резко вскочили со своих мест.
– Чего визжишь? – спросил бельгиец.
– Так куснули меня! У них тут зверь какой-то. Мышь, что ли?
– Мышонок! – ласково поправила его я. – Из самой России привезла.
– И на кой он вам?
– Да чтобы вас напугать! У вас тут не дамы, а люди, считающие себя верхушкой преступного мира, мышек боятся!
– Придержите язычок, мадемуазель, – сказал Умник.
– А с мышом-то чего делать? Пришибить, что ли? – спросил Луи, и я решила, что прежнее мое решение не быть к нему суровой вряд ли стану исполнять.
– Оставь! Не до мышей сейчас! Садитесь! Все садитесь!
Мы прошли к поставленным в центре комнаты стульям, Петя любезно помог мне сесть, при этом слишком энергично подвигав стул – проверил, каков он на устойчивость, насколько тяжел, удобно ли его будет схватить или упасть с него или вместе с ним. Я обо всем этом старалась понять по движениям Пети, по шуршанию и прочим звукам, производимым стулом по ковру.
– Луи! Сядь, я сказал, не мельтеши перед глазами.
Луи поспешно плюхнулся на диван и тут же взвизгнул вторично.
– Да что там у тебя, опять мыши?
– Никак нет. Щепка какая-то, вроде зубочистки.
Мне захотелось рассмеяться в голос: не только в полицейском комиссариате люди страдают от зубочисток, но и в бандитском притоне.
– И кто тут зубочистками разбросался? – заворчал Луи.
– У себя спроси, ты же тут за порядком следить должен.
Луи обиженно заткнулся.
Бельгиец держал паузу, как плохой трагик. Было видно, что ему не терпится начать разговор, но он изо всех сил тянет время, похоже, считает, что созданная в этой комнате обстановка покажется нам чересчур мрачной и страшной, а значит, из нас проще будет вытянуть все, что ему нужно от нас узнать.
– Итак, мадемуазель и месье, для начала вынужден вас разочаровать! Я ни на грош не поверил в вашу байку.
– Так отчего же привезли нас сюда, а не на какой-нибудь пустырь? – почти ласково вполголоса спросила я, ведь чем тише разговариваешь, тем больше собеседник тратит сил, чтобы вас расслышать, и это сбивает его с мыслей. И неуместный в такой обстановке тон тоже эти мысли путает. Умник и так толком не может понять, кто мы и зачем все это затеяли, вот пусть и поскрипит мозгами.
– Из любопытства, мадемуазель, – ответил бельгиец слишком не скоро для столь простого вопроса, похоже, он и впрямь, может и неожиданно для себя, вынужден был долго подбирать ответ. – Из обычного любопытства. А вот зачем вы сюда прибыли, не понимаю и объяснить себе не могу!
– По той же самой причине. Нам ведь тоже не чуждо любопытство, – очень правильно ответил Петя.
– Ну что ж, тогда можно и поговорить. Но для начала скажу, что тебе, Дюпон, я поверил еще меньше, чем в твои байки про этих русских.
– За что обижаете, месье? Я же всегда, как говорится, рад услужить.
– Ты же думаешь, что это я убил твоего брата! И вдруг такая услужливость, с чего бы?
– У меня еще два брата и мать. Мне их кормить нужно! – мрачно отозвался Дюпон. – А если я узнаю, что это ты, Умник, убил Люсьена… Зря ты проговорился.
– Можешь угрожать, сколько душе угодно! – Дюпон на этот раз смолчал, и Лемье продолжил разговор с нами: – И раз уж мы пообещали друг другу удовлетворить наше любопытство, то позвольте вам, месье, и вам, мадемуазель, задать вопросик: что у вас такое есть и с чего вы решили, что оно меня интересует?
Этот вопрос мы ждали, ведь именно из-за того, что Дюпон распускал подобные слухи, мы здесь и оказались, и отвечать на него должен был Петя.
– Ну так нам прекрасно известно, – сказал он вполголоса, – что в Лондоне воришка из дома графа украл фальшивое ожерелье.
– А вы желаете предложить мне настоящее? Как вам не обидно будет это услышать – оно меня
