мое не пришло в восторг от моей идеи защищать Мишу, но и не стало препятствовать, когда я объяснил, чем ему обязан.
– А чем, если не секрет?
– Да нет тут никакого секрета, – чуть смущенно ответил адвокат, – пусть и не слишком я о том случае вспоминать люблю. Мы как-то в начале лета уже за полночь расходились с поэтической вечеринки. Так совпало, что я провожал одну из девушек, а Михаилу было по пути с нами. Но дойдя до определенного места, он стал прощаться. То ли действительно пути наши расходились, то ли он почувствовал себя третьим лишним и проявил деликатность. Короче говоря, мы распрощались с ним и едва свернули в переулок, как случился заурядный гоп-стоп. Э-э-э…
– Не стоит пояснять, я знаю, что это ограбление.
– Так оно и есть. Из подворотни вышли двое, третий замаячил чуть в стороне. Нож к боку, и предложение выбирать между кошельком и жизнью.
– Знакомая картина, – зря и не к месту сказала я.
– Что?
– Слышала и читала про это много раз.
– Да? Впрочем, неважно. Я человек достаточно крепкий и всегда полагал, что умею за себя постоять. Но в этом случае без тени сомнений счел бы правильным отдать все и даже раздеться до исподнего, потому как жизнь и здоровье много дороже вещей, денег и даже возможного стыда появления дома в таком виде. Но я был не один. И как поступать? Дозволить ограбить и унизить нас обоих? И таким образом пасть в глазах девушки, к которой ты не равнодушен?
Осип Иванович говорил о происшествии с легкой иронией и вопросы задавал, не требуя на них ответов. Да и не могла бы я на них ответить.
– Или кинуться в драку и подвергнуть ее и себя смертельному риску? Я заговорил, стал тянуть время в расчете на чудо. На появление городового, дворника или на худой конец просто прохожего. Стал убеждать напавших на нас отпустить нас и приводил столь странные даже для меня самого аргументы, что после и вспомнить их не сумел. Но чуда дождаться это позволило. Неподалеку раздался свисток! Грабителей это не особо напугало, но тут еще из темноты и человек вышел. Третий из грабителей, тот, что стоял в стороне, заслонил ему дорогу и тут же упал. Да так, что и подняться не смог, даже когда полиция появилась. Ну и я нанес удар одному из нападавших, пока второй от нас отвернулся, разбираясь, что там происходит. Тут подоспел тот случайный прохожий и одним уверенным ударом уложил на мостовую последнего из грабителей. К моему огромному удивлению, прохожим оказался Михаил, которого я до того момента полагал… ну слишком невысоким и хрупким. А тут оказалось, что он умелый боксер.
– А свистел кто?
– Да он и свистел, хотя свистка у него и не было, – заулыбался Осип Иванович. – Как бы вам объяснить? В литературных обществах или просто в компаниях, коих сейчас пруд пруди и к которым мы с Михаилом питаем определенный интерес, считается, что каждый должен обладать умением делать нечто экстравагантное. Или как в тех компаниях принято говорить, иметь свой особый номер. Есть такой поэт, что кентавра любит изображать…
– Или стакан с чаем на голове носить, – подсказала я.
– Верно, это Андрея номер. А Михаил выучился свистеть губами так, что от полицейского или дворничьего свистка не отличишь. Я вот пробовал, но у меня только пр-пр-пр выходит.
Осип Иванович выглянул в коридор и, сочтя, что его никто не услышит, протпрукал губами.
– Опять не получилось. Но у Михаила ловко выходит!
– Получается, что он спас вас от ограбления?
– Получается. Но главное, что спас мои старания той девушке понравиться. Это для меня втройне важнее. Надеюсь, что его освободят до нашей свадьбы. Я ведь тогда под нахлынувшими чувствами сделал предложение, а затем уже вполне расчетливо понял, что именно этого и хотел. Вот попросил руку у ее родителей и получил согласие и благословление.
– Поздравляю.
– Спасибо. Вот такая тогда картина вышла. Хорошо, что она и здесь в конторе впечатление произвела. Я само собой помогал бы Михаилу и без разрешения начальства, но не смог бы быть его официальным защитником. Удовлетворены моим разъяснением?
– Вполне!
– Тогда давайте вернемся к нашему подзащитному. Посетителей вроде не намечается, но вдруг кто появится и помешает нам. Что вас интересует в первую очередь?
– Обвинение, которое выдвинули Михаилу.
– Удивительная история, но мне пришлось немало побегать, чтобы добиться выдвижения обвинения. В полиции сказали, что дело об убийстве тетушки Михаила им было приказано передать в жандармский корпус. В жандармском управлении мне сказали, что пока не решено, будут ли они оба дела объединять в одно и под чью юрисдикцию оно попадет. Но мы, с вашей, кстати, подачи, решили, что лучше уж сразу быть обвиненным и арестованным, чем долгое время сидеть и ждать, когда дамоклов меч[30] опустится на твою голову. И ваш расчет на то, что в таком случае отношение к Михаилу будет чуть более дружелюбным, если такие слова вообще подходят к отношениям с полицией или жандармами, тоже оправдался. Я многих своей просьбой побыстрее арестовать моего клиента насмешил, еще больших удивил, но кажется, нас поняли правильно. Короче говоря, ему пока предъявлено обвинение в убийстве его приятеля Пискарева и он находится под арестом в специальной жандармской тюрьме. И это к лучшему, потому как там он пребывает в одиночной камере, и ему не приходится общаться с уголовниками. Но это же и настораживает.
– Что именно?
– Такое повышенное к нему внимание.
Я кивнула, показывая, что поняла – действительно, этакое «уважение» со стороны охранного отделения не могло быть простым проявлением сочувствия, видимо дело Пискарева там считалось весьма важным.
– О времени смертей что-нибудь знаете? – спросила я.
Адвокат глянул на меня непонимающе:
– Простите, как посмотрю на вас, так меня всякие такие правильные вопросы в тупик ставят от того, что никак не жду их из ваших уст. Время смерти? Ну, о времени смерти Пискарева нам и так было известно достаточно точно: от пяти часов утра с четвертью до половины седьмого. Михаила видел дворник, он и сказал, во сколько тот ушел. А вскоре был обнаружен труп. Пришла уборщица, чтобы мыть лестницы, и увидела через приоткрытую дверь тело. Явилась полиция в лице городового, следом, и очень скоро, объявились следователи из жандармского управления. А еще через полчаса и самого Михаила привезла туда полиция. Поскольку врач указал в своем заключении, что время смерти наступило от пяти до семи часов утра, то нам это ничего не добавило. А отчего вас этот вопрос так интересует?
– Была надежда, – пояснила я, – что соседи слышали крик или шум и на этом основании более точно определено время смерти.
– То есть вы надеялись, что убийство произошло в то время, когда Михаил уже общался с полицией у себя дома?
– Совершенно верно. Кстати, никто не видел его приходящим в дом Пискарева?
– Неизвестно. Мне сказали, что нет, но верно ли такое заявление, не знаю. Могут и скрывать некоторые факты. Возможно, когда на допросах на Михаила станут давить, то выложат больше, чем сказали мне. Но я с ним встречусь лишь завтра.
– А что с его тетушкой?
– Там как раз были слышны крики ссоры, которые привлекли внимание соседей. Но они сразу не кинулись узнавать, в чем дело, и если бы не бессонница одной старой дамы… В общем дама эта не сумела заснуть, услышав крики и скандал, в голове у нее, по ее же словам, начали создаваться картины страшных преступлений, и какое-то время спустя она решилась выйти на лестничную площадку и постучать. Но ей не ответили. Дама – вот ведь настырство какое! – сходила за дворником, и тот сумел отворить дверь квартиры. Так труп и обнаружили. Время смерти, по показаниям той дамы, которая, впрочем, на часы не глядела, и то, что названо доктором, совпадают. От трех часов утра до пяти.
