— Мисс Дру с ней?
— Нет, — отозвалась с лестницы миссис Шривер. — Мисс Дру вышла погулять с собакой. — И она стала быстро подниматься.
Усмехнувшись, Эллери огляделся вокруг. Увидев слева мраморную голову улыбающейся девушки, он вошел в гостиную и был искренне восхищен красотой скульптуры. Глядя на окружающее ее множество безвкусных безделушек, Эллери подумал, что должна существовать какая-то конвенция, требующая, чтобы художественные изделия были так же красивы, как эта голова. Внезапно он услышал наверху голоса: один — тихий, спокойно уговаривающий, а другой — дрожащий, взволнованный и, как ни странно, еще более тихий.
— Он не поднимется сюда, это я спущусь к нему! Но я больше не хочу его видеть! Я знала, что он придет, однако не желаю с ним говорить! Я… Отошлите его!
В ответ донесся успокаивающий голос экономки:
— Успокойтесь, Liebchen,[17] его уже нет. Он ушел. А кроме того, это вообще был не он.
Оба голоса постепенно стихли.
Эллери стоял в холле, стараясь не издавать ни звука, как будто боялся, что даже скрип половицы может вернуть к жизни истерический шепот хозяйки дома.
Наконец мисс Шривер спустилась вниз.
— С ней все в порядке, — сообщила она, подходя к Эллери, — но она неважно себя чувствует.
— Раз с ней все в порядке, миссис Шривер, — кивнул он, — то я не стану ее беспокоить. Оставайтесь с ней подольше и присмотрите за ней.
— Хорошо.
Экономка проводила его до двери, около которой внезапно сообщила:
— Мисс Майра думает, что я сказала «Мэллори». Вы можете прийти снова.
— Мэллори? — быстро переспросил Эллери, но миссис Шривер уже закрывала за ним дверь. Покачав головой, он шагнул в Йорк-Сквер.
Уже темнело. Эллери с любопытством смотрел на старомодные низкие фонари, мерцающие желтоватым светом, по форме напоминающие бриллианты и казавшиеся перенесенными в парк из Диснейленда. Точно напротив входа в каждый из причудливых замков стояло по одному такому фонарю. Несмотря на электрические лампы, они имитировали газовые светильники и были всего лишь видимыми со стороны, ничего не освещая вокруг. Если убийца будет принадлежать к разряду стрелков в темноте, подумал Эллери, то этот маленький парк вполне подойдет для его операций.
Шагая вдоль юго-восточного края Йорк-Сквера, он размышлял об убийце. «Прав ли я в своем выводе, — думал Эллери, — что карточка с буквой «H» может предназначаться не Эмили, а Майре Йорк? Действительно ли я предвижу стратегию преступника? А вдруг, — пришло ему внезапно в голову, — угроза жизни Эмили или Майре всего лишь тактический ход и на самом деле единственной целью убийцы было устранение Роберта Йорка? Продолжит ли он сбрасывать двухсотфунтовые гранитные глыбы или же использует какой-нибудь другой способ?..»
В этот момент в Йорк-Сквер въехала патрульная машина, промчалась мимо и вместо того чтобы свернуть в один из углов, объехала парк по периметру и остановилась прямо перед Эллери, ослепив его фарами.
— О! — воскликнул водитель. — Простите, мистер Квин.
Машина двинулась дальше, а слезящиеся глаза Эллери различили, как она остановилась в северо- западном углу, где из ниоткуда возник человек и обменялся с водителем несколькими словами.
«Возможно, — продолжил размышлять Эллери, — убийца все же намерен предпринимать новые покушения, и я рад, что думаю так не один».
В южном углу парка стояла та, кого он в этот момент искал. Она задумчиво смотрела на черный прямоугольник мемориальной доски, вправленный в дерн. Эллери бесшумно приблизился к ней сзади и заглянул через плечо.
«В память о живом Натаниэле Йорке-младшем, родившемся 20 апреля 1924 г.», — прочитал он надпись, а вслух произнес:
— Выглядит как ошибка.
— Ой! — вскрикнула девушка и, вздрогнув, повернулась.
Желтый свет фонаря упал на столь гармоничные и пропорциональные черты лица, большие и влажные глаза, безупречной формы рот и изящно изогнутые ноздри, что пульс Эллери забился сильнее. Несмотря на предупреждение отца, он ожидал всего, но только не этого.
— Прошу прощения, — проговорил Эллери. — Я не хотел вас испугать.
Щенок, которого она держала на поводке, издал свирепое «Йиип!», и Эллери отпрянул в свою очередь.
Девушка, чьи страх и негодование уступили веселью, рассмеялась. Эллери еще никогда в жизни не слышал такой чудесной музыки. К своему изумлению, он испытывал чувство робости.
— У вас, сэр, я также прошу прощения, — обратился Эллери к щенку и вновь повернулся к его хозяйке: — Вы, должно быть, мисс Дру?
— Совершенно верно, — откликнулась она, и Эллери показалось, что он слышит божественные звуки Сороковой симфонии Моцарта. — А это Гоблин, сокращенно Гоб, — мой телохранитель.
— Еще раз прошу прощения, сэр, — поклонился Эллери щенку.
— Мисс, — поправила девушка.
— Сейчас темно, — попытался оправдаться он, улыбаясь. — Моя фамилия Квин.
— Эллери Квин? — Девушка явно не выглядела потрясенной. — Я знаю вашего отца, — сказала она об инспекторе так тепло, как о старом друге.
Эллери усмехнулся про себя. Обычно, услышав его имя, посторонние люди восклицали: «Эллери Квин? Я читал ваши книги!» или «Квин? Тот, который раскрыл такое-то дело?». Поэтому иной раз Эллери, без особых угрызений совести, отзывался о себе в своих книгах как о «великом человеке». Однако в Йорк- Сквере не происходило ничего подобного. Здесь, очевидно, все двери к сердцам открывал Квин- старший.
— Вы делаете для меня затруднительным идти по его стопам, — заметил он. — А моя chapeau[18] слишком велика для внезапно уменьшившейся головы.
— О, но я знаю и о вас тоже, — быстро сообщила Энн Дру, и, несмотря на желтоватый свет фонаря, он увидел, что она покраснела. — А что это вы говорили насчет ошибки?
Эллери указал на доску, где отполированные Уолтом буквы поблескивали в темноте.
— «В память о живом», — прочитал он. — Звучит странно. Обычно пишут «в память о любимом».
— Из того, что я слышала о старом Натаниэле, — отозвалась девушка, — он никогда не делал ошибок. А что касается «любимого», то говорят, что он не отличался любвеобильностью.
— Натаниэл-младший был его сыном?
— И единственным ребенком, — кивнула Энн. — Любимым или нет, но старик собирался оставить ему всю свою империю. Однако у юного Натаниэла были другие идеи, и он покинул дом. Натаниэл-старший просто не мог с этим смириться, а когда получил известие о смерти сына, то отказался признать этот факт.
— Отсюда «о живом»? Хм! — Эллери устремил взгляд на доску. — Здесь только дата рождения — дата смерти отсутствует. Любопытно! Но ведь Натаниэл-младший в самом деле умер?
— Можно в этом не сомневаться, если не страдать чрезмерным педантизмом. Он уплыл на корабле, высадился в захолустном центральноамериканском порту и отправился в джунгли. Больше его живым не видели — нашли только обломки кинокамеры, пряжку от пояса и широкополую шляпу, кстати разрубленную надвое.
— Где нашли эти вещи?
— Примерно в сорока милях вверх по реке, в вырытой могиле. Туземец, который наткнулся на нее, пришел сообщить новость, рассчитывая на вознаграждение, и в качестве доказательства захватил с собой пряжку. К несчастью, — добавила девушка, — когда портовые власти пришли с ним туда, они обнаружили,
